— Ну, то, что нам головы сказками страшными забили — это уже всем давно понятно. Нет там никакой нелётной погоды, — подвел итог теме Коля Журавлёв, доктор наук, который летел из родной Москвы, где встречал с друзьями новый год. — Значит что-то не так с самолётом. Но этого же нам сроду никто не скажет. Вот погода — другое дело. Природа сурова и местами буянит внезапно да неожиданно. Надо узнать точно. И выбить правду из командира корабля. Если откладывают вылет потому, что у них отремонтировать никак не выходит, то нам надо массовое заявление написать, чтобы дали исправную машину. Вон их сколько на площадке.
Перед взлётом из Семипалатинска мужики собрали делегацию из самых представительных на вид граждан и направили её к командиру самолёта. Шувалов народ принял, стоя на пятой ступеньке трапа. Он показал кивком на высокого мужчину, опустившегося на ту же ступеньку и представил его как бортмеханика Сергея Батурина.
— Самолёт в идеальном состоянии, — крикнул Батурин, механик. — Хоть на Марс лети!
— А про погоду в Алма-Ате вам расскажет руководитель полётов и всех диспетчеров, Заслуженный пилот страны и орденоносец Лопатин Александр Максимович, — Миша махнул рукой. — Трое, поднимитесь со мной в кабину. Всем не предлагаю. Не втиснетесь. Но три человека понять неправильно начальника Лопатина не смогут. Верно?
— Я три часа назад официально запретил вылет. Над полосой посадки туман и шквальный ветер, — сказал по радиоканалу начальник смены диспетчеров. Командир отключил наушники и голос Лопатина заполнил всю кабину из динамика. — В городе — то погода нормальная. Но аэродром находится за двадцать пять километров от центра Алма-Аты. В степи. Погодой здесь командуют горные ущелья, которые направлены на территорию порта. Так вот у нас пока штормовой ветер, который через два часа по прогнозам стихнет. Уйдет и туман. Пока будете лететь, а это почти три часа, всё стихнет и распогодится. Командир, пилот первого класса Шувалов, объявил мне, что принял самостоятельное решение — лететь. Можете ему довериться. Это ас! Это профессионал. А самолёт в самой лучшей технической форме.
— Через двадцать минут отправляемся, — Шувалов проводил делегацию до бетонки. — Всем расскажите, что слышали. И готовьтесь. Идите и всех вместе с вот этими двумя красавицами-стюардессами ведите в салон. Больше отменять не будут рейс. Взлетаем.
И, действительно, командир поднял огромную машину в звёздное небо красиво и легко. Через час бортпроводницы всех покормили, раздали газеты утренние и каждому пожелали приятного полёта. Каждому персонально. Все их поблагодарили и стали дремать. И вот только когда до посадки желанной оставалось полчаса, даже те пассажиры, которых работа посылала в важные командировки только по воздуху для ускорения деловых решений, даже они почувствовали и поняли, что творится нечто не просто необычное, а жутковатое.
— Сейчас прошу всех плотнее пристегнуть ремни, — сказал по радио командир. — Входим в зону повышенной турбулентности. Проще говоря — будет сильная болтанка. Воздушные ямы будут часто попадаться. Разная динамика и направление потоков воздуха. Разное давление. Тряска эта совершенно безопасна, хотя и неприятна. Но вы не переживайте. Всё будет хорошо.
— Странно, — шепнул бородатый мужчина соседке, которая увлечённо вчитывалась в умный, видимо, текст книжки «Преимущество системы школьного образования в СССР перед западными методиками». — Я вот минимум два раза в месяц летаю по всему Союзу. Я артист разговорного жанра. Одиночка. Стихи, рассказы великих людей читаю. Да… Отвлёкся. — Так вот, значит. В первый раз слышу, чтобы командир корабля рассказывал про турбулентность и уговаривал народ не бояться. Очень странно.
— Не попадались вам культурные, интеллигентные лётчики, — улыбнулась учительница Майя Аркадьевна Зимина.
Она договорить не успела. Внезапно огромная дрожащая ладонь неведомого небесного монстра стала поднимать самолёт вверх. Он поднимался ровно, быстро, не качаясь и не задирая нос. Его трясло так же как в очень сильном приступе судороги содрогают эпилептика. Весь корпус «ИЛ-18» скрипел, трещал, подчиняясь бессильно небу и, судя по силе треска, заглушившем шум пропеллеров, он должен был рассыпаться на мелкие кусочки. Многие глядели в иллюминаторы выпученными глазами и видели, что самолёт машет крыльями почти как птица.
— А-а-а-а-о-о-о! — эти буквы, вырвавшиеся из десятков глоток как пар под огромным давлением вылетает между колёс паровоза, этот крик не был знаком испуга. Это больше походило на предсмертный стон. — А а-а-а- о-о-о-о-о!!!