— Таня! Танюша! Танечка! — остановился и кричал парень, ждущий молодую жену. Он не понимал — куда надо бежать.
Мимо толпы всё ещё с тупым стуком проносились огромные оранжево- голубые глыбы горящего металла. Сам дюраль, конечно, не пылал, но он весь был облит горючим, на поверхности фюзеляжа оно растеклось и ветер гонял его по плоскостям, создавая ощущение озверевшего пожара, уже ставшего мистической потусторонней стихией огня, смешанного с ветром, криками и стонами умирающих, полуживых, а ещё — с более громкими воплями-мольбами о помощи тех, кому повезло выжить и даже не покалечиться.
Через пять минут на территорию, по которой разбросало части самолёта, вылетели, пробуксовывая и скользя юзом, милицейские машины. Люди в погонах оцепили часть степи, начиная с девяти метров от посадочной полосы. Так далеко инерция движения и ветер отбросили самолёт в снег.
Всем, кроме пожарных, работников «скорой» и милиции вблизи от мёртвого металла и мёртвых тел становилось плохо. От непривычного, натурального страшного вида провисших в горящих креслах мужчин, детей и женщин, или чернеющих повсюду, ветром разбросанных отдельно ног, тел, рук и голов без шапок и платков, встречающие впали в полусумасшедшее состояние. Многих рвало, да они к тому же плакали ещё или кричали исступлённо воющее, но нечленораздельное что-то, беспорядочно ползая по натоптанному уже снегу между обломков, разыскивая своих во тьме. При этом очень жутко кричали и выли — все.
Старший милицейского взвода позвал начальника порта через сержанта на мотоцикле. Начальник с тремя бойцами ВОХРа порта и шестерыми солдатами, которых целую роту прислал гарнизон ПВО, стоящий в пяти километрах от диспетчерского «скворечника», возились у хвоста самолёта. Его не крутило и когда оторвало, то он понёсся вперёд по ходу. Огня на нём не было, потому как крылья переломились позже. И взрыв движков, вбок, в разные стороны разметавший огонь, до хвоста не дотянулся.
Зато снега пространство хвостового отсека на той скорости загребло от пола до потолка. Прокатился отсек по полю полкилометра, не меньше. В этом помещении под завалом снежным должно было остаться человек двадцать пять. Вот начальник порта с солдатиками и ВОХРовцами сапёрными лопатами, которых из гарнизона привезли штук пятьдесят, выбрасывали снег, начиная от середины салона, где был проход. Все, кто копал, кричали всё подряд. Начиная от «держитесь!» и кончая криком самым обнадёживающим: «Ждите! Мы идём! Уже скоро!». Те, кто сбрасывал снег с потолка, забирались на сугроб, раскидывали руками снег сверху вглубь и нашли пятнадцать живых.
Они даже не задохнулись. От криков, видно, да от натужного горячего дыхания вокруг людей оставались маленькие воздушные ниши. Когда самая быстрая операция по освобождению потерпевших из оторвавшегося хвоста закончилась — прошел час всего! Все, кто был с лопатами, радостно закричали «Ура! Все целы! Мёртвых не обнаружили вообще». Двадцать шесть живых! Один пассажир руку сломал, десять получили переломы ног, трое рёбра сломали и пятеро разбили головы до крови.
Они сами выбрались из неудавшегося гроба. Их солдаты повели, балагуря для снятия с людей стресса и поддерживая под руки, к машинам «скорой помощи». Николай Журавлёв, летевший из Москвы с дружеской новогодней пьянки в чужих ботинках, которые размера на три были больше, на ходу, заикаясь, радостно рассказывал всем, что пустое пространство в толстых ботинках не дало ноге врезаться в носок из кожи и поэтому ноги он не сломал. А мог. Мог бы и вообще помереть, но благодаря ботинкам, так он в это верил, повезло. Даже не поранился.
— Вас майор наш просит со мной прибыть, — крикнул начальнику порта, достающему из кресла какого-то старика, сержант с мотоциклом. — Дело у него к вам.
И они уехали.
— Сейчас всё, что с фарами, все прожектора из аэропорта, от пожарных и от машин «скорой» направить с разных сторон на нужные объекты. Это две точки. Один круг прожекторов со всех сторон фюзеляжа. Один вокруг кабины. Из хвоста людей всех нашли? Багаж с утра разгребёте. Сейчас главное — люди. Сколько в хвосте было трупов? — закончил вопросом майор.