– Вы настаиваете на том, чтобы вытащить епископа Рейлли из колледжа святого Доминго? – пробормотал он. – Садитесь, наливайте кофе.
– Вы позволите, Ваше Превосходительство?
Мелодичный голос полковника шел из молодых лет, когда он был спортивным радиокомментатором – по ручному мячу, баскетболу и скачкам. От той поры у него осталось лишь пристрастие к чтению изотерической литературы, как он признавался иногда, – эти его носовые платки, крашенные в красный цвет, потому что, говорил он, красный цвет был цветом удачи у ариев – и способность различать ауру каждого человека (эта бредятина у Генералиссимуса вызывала только смех). Он стоял перед письменным столом Хозяина с чашкой кофе в руках.
За окнами было еще темно, и кабинет тонул в полумраке, горела только одна лампочка, отбрасывая золотистый круг на руки Трухильо.
– Надо вскрыть этот нарыв, Ваше Превосходительство. Главная проблема – не Кеннеди, он еще никак не придет в себя после провалившегося вторжения на Кубу. Главная проблема – Церковь. Если мы не покончим с пятой колонной, нас ждут серьезные неприятности. Рейлли – просто находка для тех, кто хочет вторжения. Проблему Рейлли раздувают день ото дня и давят на Белый дом, чтобы он послал своих marine на помощь бедному преследуемому епископу. А Кеннеди – католик, не забывайте.
– Все мы – католики, – вздохнул Трухильо. И разбил аргумент полковника: – Именно поэтому его нельзя трогать. Гринго только и ждут повода.
Хотя случалось, что откровенность полковника вызывала у Трухильо досаду, он терпел. Начальнику СВОРы было приказано всегда говорить все и до конца, даже если услышать это было неприятно. У Ножика не хватало смелости пользоваться этой привилегией, а у Джонни Аббеса – хватало.
– Не думаю, что в отношениях с Церковью можно дать задний ход, тридцатилетняя идиллия окончена. -Он говорил спокойно, а юркие глазки настороженно следили, не переставая, выискивали. – 25 января 1960 года он объявил нам войну своим Пастырским посланием, его цель – покончить с режимом. Уступками церковники уже не удовлетворятся. Они никогда больше не будут поддерживать вас, Ваше Превосходительство. Как и янки, церковь хочет войны. А на войне есть только два пути: сдаться или разгромить врага. Епископы Паналь и Рейлли открыто подняли мятеж.
У полковника Аббеса было два плана. Один – использовать paleros, каторжников из Бала, бывшей тюрьмы, находящейся в его распоряжении; другими словами, наемные убийцы, вооруженные палками и ножами, а также его бессчетные calies – как стихийно прорвавшийся протест масс против епископов-террористов – вламываются в епископство Ла-Вега и в колледж святого Доминго и забивают прелатов раньше, чем на помощь епископам подоспеют вооруженные силы правопорядка. Этот план был рискованным – мог спровоцировать вторжение Соединенных Штатов. Плюсом было то, что смерть двух епископов на какое-то время парализовала бы остальных церковников. Другой план: жандармы вызволяют Паналя и Рейлли раньше, чем их успеет линчевать разъяренный сброд, а правительство высылает их в Испанию и в Соединенные Штаты, объясняя, что это единственный способ гарантировать им безопасность. А Конгресс принимает закон, по которому все священники, отправляющие церковную службу в стране, должны быть по рождению доминиканцами. Священники-иностранцы или же натурализовавшиеся высылаются в страны, откуда они прибыли.
– Таким образом… – Полковник заглянул в свою записную книжку. – Католический клир сократится на две трети. А это меньшинство – священники-креолы, и они вполне управляемы.
Он замолчал, как только Благодетель, который сидел, опустив голову, голову поднял.
– То, что проделал Фидель Кастро на Кубе. Джонни Аббес подтвердил:
– Там Церковь тоже начала с протестов, а потом дошла до заговоров, подготовляя почву для янки. Кастро выбросил всех священников-иностранцев, а к оставшимся применил драконовские меры. И что страшного с ним случилось? Ничего.
– Пока, – поправил его Благодетель. – Кеннеди, того и гляди, высадит на Кубу marine. И на этот раз будет уже не дурацкая возня вроде той, что случилась на Плайа Хирон, в Заливе Свиней.
– На этот раз Бородач будет сражаться до последнего, – согласился Джонни Аббес. – Но нельзя, чтобы marine высадились у нас. Вы ведь приняли решение, что мы тоже будем сражаться до последнего.
У Трухильо вырвался смешок. Интересно, сколько доминиканцев будут сражаться вместе с ним до последнего против marine? Солдаты – без сомнения. Они доказали это во время вторжения Фиделя 14 июня 1959 года. Хорошо сражались и за несколько дней уничтожили вторгшихся в горах Констансы и на побережье Маймон и Эстеро Ондо. Но против marine…
– Боюсь, рядом со мною встанут немногие. Крысы побегут так, что пыль столбом. У вас-то просто нет другого выхода, кроме как умереть вместе со мной. Куда бы вы ни направились, вас ждет тюрьма или прикончат враги, они у вас рассеяны по всему миру.
– Я нажил их, защищая этот режим, Ваше Превосходительство.
– Во всяком случае, из всего моего окружения единственный, кто не может меня предать, даже если бы и хотел, это вы, – забавляясь, гнул свое Трухильо. – Я – единственный, к кому вы можете прислониться, потому что у меня нет к вам ни ненависти, ни желания убить. Мы связаны навеки, нас разлучит только смерть.
Он снова засмеялся, на этот раз – от удовольствия, глядя на полковника так, как энтомолог смотрит на насекомое, которое трудно насадить на булавку. О нем много чего говорили, особенно о его жестокости. Но это и требовалось для дела, которым он занимался. Говорили, например, что однажды его отец, североамериканец немецкого происхождения, обнаружил, что маленький Джонни, тогда еще носивший короткие штанишки, в курятнике булавкой выкалывает цыплятам глаза. Говорили, что в молодости он продавал студентам медикам трупы, которые выкапывал из могил на кладбище Независимости. Что, хотя он и был женат на страшной, как смерть, Лупите, воинственной мексиканке, носившей в сумке пистолет, на самом деле он был гомосексуалом. И даже спал со сводным братом Генералиссимуса, Нене Трухильо.
– Вы, конечно, знаете, какие о вас ходят слухи, – выложил он ему, прямо глядя в глаза и не переставая посмеиваться. Кое-что, наверное, правда. Вы на самом деле в детстве так играли – выкалывали глаза цыплятам? И потрошили могилы на кладбище Независимости, а потом продавали трупы?
Полковник едва заметно улыбнулся.
– Первое – едва ли, правда, я этого не помню. А второе – правда лишь наполовину. Это не были трупы, Ваше Превосходительство. Кости, черепа, наполовину уже вымытые из земли ливнями. Чтобы заработать несколько песо. Говорят, что теперь я, как начальник СВОРы, возвращаю кости земле.
– А насчет того, что вы – педик?
И на этот раз лицо полковника не дрогнуло. И голос по-прежнему был клинически спокойным.
– Такими глупостями я не занимался, Ваше Превосходительство. С мужчинами не спал.
– Ладно, хватит чепухи, – оборвал он, становясь серьезным. Епископов не трогайте. Пока. А там видно будет. Если их можно будет наказать, то накажем. А пока что присматривайте за ними хорошенько. И продолжайте войну нервов. Что б им ни сна, ни покою. Глядишь, и сами надумают уехать.