— Если только обнаружится, что этот случай задевает кого-то из духовенства, они тут же сомкнут ряды. Перечитай-ка протокол допроса.
— Кажется, понимаю.
— Брайан, я знаю, что ты католик. Я просто хотел спросить, есть ли у тебя приятели среди священников.
Тот ухмыльнулся:
— Да какой я добрый католик? Я так себе католик. Хожу в церковь по большим праздникам, но вообще-то субботними вечерами я гуляю где-нибудь допоздна и к утренней мессе мне обычно не проснуться. Думаю, священник даже не знает меня по имени. Для таких прихожан, как я, довольно кивка или рукопожатия.
— Ну да, чего еще и ожидать от вас, молодежи… Мы с Мэгги — лютеране, но ничуть не лучше тебя. Будь у нас дети, мы бы, может, больше заботились… — Катлер раскрыл сотовый телефон: — Позвоню-ка я в офис. В Бюро наверняка есть человек, разбирающийся в церковной политике.
— А в чем загвоздка-то?
— В сведениях, которые я только что получил из Интерпола по делу испанского священника. Следы преступления в точности совпадают с вернерсвильскими. Священника нашли в своей спальне, лежащим на кровати в нижнем белье и со стигматами. Все сходится, вплоть до проколотых запястий.
— Тогда у нас, пожалуй, один убийца. Или, по крайней мере, тут какой-то подозрительный сговор.
— Результаты вскрытия обещают предоставить уже сегодня или в крайнем случае завтра.
— Тогда и настанет момент истины, — заметил Донахью.
Катлер принялся обеими руками ерошить волосы и в конце концов озадаченно поглядел на напарника:
— И что мы будем делать, если окажется, что оба священника умерли своей смертью?
16
Гавриил откинулся в плюшевом кресле набравшего высоту реактивного самолета, взявшего курс на Нью-Орлеан. Место в салоне первого класса он заслужил по праву: кто, если не он, доведет до конца духовный поиск, призванный сберечь святость церкви для высшей ступени развития христианства — Второго Пришествия? Как могут эти глупцы всерьез полагать, что управляют своей судьбой? Только Господь определяет — когда, где и как. В Евангелиях ведь ясно сказано, что Сын Человеческий сойдет с облаков небесных с великою силой и славой. И никакими мирскими ухищрениями здесь, на земле, этого не добиться.
Не в пример Папе Клименту Пятому, Гавриил не растерялся бы в ту пятницу, 13 октября 1307 года, когда стражники французского короля Филиппа Красивого вскрыли опечатанные архивы и арестовали множество рыцарей-храмовников по всей Европе. Увы, Папе не удалось присвоить оберегаемую тамплиерами тайну. Большую часть их предали казни, орден был распущен, но сама тайна уцелела.
Табличка «Пристегните ремни» погасла. Гавриил отщелкнул замок, откинул кресло, и его глаза закрылись сами собой. Он ничуть не сомневался в успехе всего предприятия. В конце концов, он и сам — один из ключевых моментов тайны, ставящей под сомнение святость церкви. Теперь дело только за временем, и отсчет уже начался.
Он задумался об иронии ситуации: ради спасения христианства приходилось использовать именно Бритт. Он почти сочувствовал этой женщине из-за всего, что ей привилось пережить. Впрочем, все равно — это никак не оправдывает ее реакцию. Она утеряла веру, отвернулась от религии и начала писать еретический опус «Подложный Иисус». Если бы только Бритт знала, как близко она подобралась к истине — и в фигуральном, и в буквальном смысле слова.
17
Не доехав до 6-й авеню, отец Романо свернул с 56-й улицы и затормозил у ворот неподалеку от Америка-хаус. Огромная вывеска не оставляла места для сомнений: «Частное владение. Не парковаться. Въезд круглосуточный». Он отпер ворота, поставил принадлежащий ордену черный «шевроле» на стоянку и начал выгружать из него коробки и чемоданы.
Из Вернерсвиля он направился прямо в Бронкс, в Роуз-хилл-кампус, чтобы забрать первую партию вещей. Тэд словно нарочно подгадал свою кончину под тот день, когда Романо забронировал машину для переезда в резиденцию иезуитов на 56-й улице. Он содрогнулся при этой мысли. Неужели Тэд и вправду ответствен за свою смерть? Нет, быть того не может — с его-то жизнелюбием! А священник в Испании? Да еще стигматы?.. Круговерть событий, вместившихся в один день, оставляла в голове только вопросы — и никаких ответов.
Америка-хаус находился всего в нескольких кварталах от офиса священника. Два месяца назад Романо принял заведование кафедрой на факультете религиоведения в недавно открывшемся Линкольн-центре Фордхэма и все это время ездил сюда из Бронкса. Перспектива переезда его не очень пугала, как не тревожила и необходимость отныне перекраивать свои привычки под суетливый, шумный мир Манхэттена. Обычно после дневного лихорадочного ритма он с удовольствием возвращался в тишину и безмятежность главного корпуса Роуз-хилл-кампуса; теперь за расслаблением придется прибегать к коллекции CD-дисков с современной музыкой и композициями «Нью-эйдж». Романо надеялся, что успокаивающие фортепианные мелодии Давида Бенуа и Джима Брикмана вкупе с наушниками «Боуз» смогут одолеть манхэттенский уличный грохот.
Романо втащил сумки и коробки в новую квартиру, подключил ноутбук к сети и проверил почту. В ней оказалось видеосообщение из Рима от отца Данте Кристофоро, помощника отца-магистра. Щелкнув по письму мышкой, он вызвал полноэкранное изображение отца Кристофоро — в своем непременном черном облачении тот восседал у себя за рабочим столом в Ватикане.
В иезуитской среде то и дело возникали шутливые толки, что если Кристофоро все же удастся занять должность отца-магистра, куда тот явно метил, то он, пожалуй, возродит само понятие Черного Папы. Два столетия спустя после того, как святой Игнатий Лойола учредил Общество Иисуса, римские простолюдины стали величать магистра ордена иезуитов не иначе как Черным Папой, намекая тем самым на его исключительную власть. Называли его так, впрочем, не только за могущество, сравнимое с полномочиями самого Папы, но и за облюбованный иезуитами для своих сутан черный цвет — словно в пику белоснежной рясе главы Римской церкви. В 1773 году Папа Климент Четырнадцатый упразднил Общество Иисуса, распустив двадцать три тысячи его членов, а отца-магистра и его советников упрятал в церковные темницы. Только в 1814-м Папа Пий Седьмой позволил ордену возродиться, и иезуитам не надо было больше скрывать свое опальное облачение, хотя с тех пор они явно избегали вступать в открытое противоборство с папским престолом.
Теперь Кристофоро угрюмо взирал на Романо с экрана монитора, а его руки покоились сложенными на массивном письменном столе.
«Отец Романо, я с большим прискорбием узнал о кончине отца Метьюса. Я наслышан, что он был вам близким и добрым другом. Как вам, возможно, уже известно, еще один наш священник, отец Хуан Маттео, скончался при подобных обстоятельствах в Испании, в Бильбао, не далее как несколько дней тому назад. Спешу вас заверить, что Ватикан предпримет все, что только в его силах, чтобы выяснить причину этих смертей. Я прошу вас присылать мне по электронной почте любую информацию, которая поможет нам установить подоплеку происшедших трагических событий. К вам я направляю все мои помыслы и молитвы».
После этих слов экран погас. Просьба Кристофоро не на шутку озадачила священника. На какую информацию с его стороны рассчитывает Ватикан? Тем не менее Романо немедленно отправил Кристофоро ответ, заверив, что он готов предоставить канцелярии отца-магистра любые полезные для следствия сведения. В сообщении он указал имена и контактные телефоны обоих нью-йоркских агентов ФБР, побывавших на месте происшествия в Вернерсвиле.
Затем Романо принялся искать по «гуглю» данные о Бриттани Хэймар. Подтвердилось, что она профессор Хантер-колледжа, преподающая современные направления в теологии, религии и атеизме. Среди ссылок он обнаружил упоминания о двух ее книгах, посвященных происхождению христианства, и цитаты из ее многочисленных статей, комментирующих Новый Завет. Самые свежие публикации в Интернете были связаны с откликами Хэймар на репортаж, посвященный готовящейся выйти в свет книге «Подложный Иисус». В ней профессор выступала сторонницей существования у Христа родословной. Романо озадачился вопросом, что именно могло увлечь преподавательницу в столь сомнительном направлении. Сам он за годы исследований не обнаружил не то что веских доводов — даже самых что ни на есть шатких оснований для данной теории. Зато всевозможные домыслы цвели пышным цветом.