Я распахнул глаза. Меня снова окружали безмолвные столбы, устремившиеся в небо. Жутко холодно. Вырвало едкой слизью прямо на каменную плитку. Горечь желудочного сока обожгла горло и я закашлялся. Лихорадочно ощупал плечо и колено, но под пальцами непрестанно оказывалась ровная кожа, никаких следов увечий.
Кажется, стало еще холоднее. Я прошелся вперед, жидкая ледяная каша теперь превратился в неровный мутный лед.
Туман загустел, заклубился молочными вихрями, закрывая обзор. Я прошел сквозь него и вновь оказался на лужайке. Скелет методично всаживал топор в бледное, пухлое тело, распростершееся на земле. Не повезло бедняге, наверняка такой же несчастный, как и я.
Меня окутало полное безразличие, защитные механизмы заработали на полную, отстраняя меня от кровавой сцены. Я попятился назад, но уткнулся спиной в прохладную шероховатость камня. Никаких колонн больше не было, позади простирался серый ряд валунов.
В воздухе раздался негромкий щелчок и тело само нетвердо шагнуло вперед, пренебрегая опасностью. Тот мальчик говорил, что я должен открыть дорогу. Меня озарило — нужно идти вперед. При этом появилось ощущение, будто склизкое щупальце покопалось в моих мозгах.
Тело двинулось дальше, наплевав на инстинкт самосохранения Я подошел поближе к скелету, безучастно всаживающему топор в распростертую белую тушу.
Вблизи тело казалось знакомым. Короткие ноги, курчавые волосы, шрам на левой кисти, прямо как у меня.
Скелет повел головой, словно прислушиваясь, и опустил топор. Я открыл рот и попытался закричать, но издал лишь тонкий цыплячий писк. Там же лежит мое тело, теперь ни с чем не спутать. Я рухнул на землю и закричал по-настоящему, разрывая голосовые связки.
Скелет залихватски прокрутил топор в руке и мощным ударом отсек мне голову.
Холодно. Я лег на плитку и расслабился. Туда я точно не вернусь, не хочу, не могу больше умирать. Тепло быстро уходило из тела, но вскоре я почувствовал, что согрелся, как в полудреме. Приятный жар расходился по рукам и ногам, я широко зевнул, даже не почувствовав, как лопнули замершие губы и уснул.
Потом было очень больно. Пепельноволосый мальчик легким щелчком пальцев заставил мое тело разрываться на клочья от непередаваемых страданий. Плоть вспухла пузырями, отторгая невыносимую боль. Кожа высохла и потрескалась, осыпаясь ошметками. Зубы раскрошились и заполнили рот кровью, вперемешку с костяной крошкой.
Мальчишка вновь щелкнул пальцами и посмотрел на меня. Я утвердительно кивнул, разбрасывая поседевшие волосы.
Червь
— Павлик, Павлик, просыпайся, — завизжали над ухом, — в школу опоздаешь. Чай и бутерброды на столе, я побежала.
Я открыл глаза. Больно. Каждая мышца болела, даже пальцем пошевелить едва могу.
— Мне что-то нездоровится, — прошептал я.
— А ну вставай, нечего за компьютером сидеть, здоровье портишь, — прошипела мать, — еще и в костюме спать завалился, сам утюжить будешь.
Я попытался подняться, но едва смог оторвать спину от кровати. Я и не подозревал, что мышцы могут так болеть, каждое движение давалось с трудом.
Мать недовольно приложила руку к моему лбу. Ее лицо приняло обеспокоенное выражение. Она покачала головой и выскочила из комнаты. Я накинул одеяло и прикрыл глаза.
Спать совершенно не хотелось, но при мысли о том, что придется встать и идти в школу, я был готов умереть. Впрочем, я и так уже три раза умер за сутки. Произошедшее вспоминалась настолько отчетливо, что не оставалось сомнений в его реальности. Другой вариант — я сошел с ума. Психи же не понимают, что они больны, вот и со мной тоже самое.
— Вот, выпей, — сказала мать, входя с кружкой воды.
Сперва она дала мне таблеток, после теплой воды, чтобы запить. Никогда не понимал, в чем смысл запивать лекарства теплой водой. Меня всегда начинало тошнить.
— Я на работу — сказала мать, — даже не думай, что будешь неделю валяться из-за простуды. Завтра в школу.
Не люблю ее. Меня она родила рано, в шестнадцать лет. Отец сразу же свалил, бабушка выгнала из дома, обозвав проституткой. Сперва жила у тети, потом устроилась работать. Денег всегда не хватало. Честно сказать, я знал, что она недолюбливает меня. Иногда проскальзывало явное отвращение, когда она выходила из себя. Да и вся ее жизнь пошла к черту из-за моего рождения. Она старалась не показывать этого, но в некоторые моменты ее глаза прямо говорили — лучше бы ты никогда не рождался.
Жрать хочется. Я привстал, проклиная все на свете, и кое-как доковылял до кухни.