Раздался громкий свист, и я почувствовал сильный толчок в плечо. Подрагивая черным древком в моей груди торчала длинная стрела. Я захрипел, пытаясь вдохнуть. Боль расцветала и множилась цветными пятнами в глазах. Я рухнул на колени и вторая стрела вошла ровно в переносицу.
Кома
— Максим, Максимка, — меня тормошили за плечо, — ну просыпайся же.
Я приоткрыл глаза, надо мной склонилась мать, позади стояла фигура в белом халате.
— Отойдите, пожалуйста, — успокаивающе сказал доктор, — мы со всем разберемся.
Жар окутывал тело, лишая сил. Простынь подо мной насквозь промокла и неприятно липла к телу. Мать отошла в сторону, и я увидел лицо доктора. Очень бледное, с набрякшими мешками под глазами, скулы выпирают, словно месяц голодал.
Он деликатно раздвинул мне веки и посветил фонариком. Яркий свет доставлял почти физическую боль. Я бессильно замычал, не было сил даже отвернуться. Быстро проверив пульс, он дал отмашку санитарам. Меня подхватили и переложили на носилки. Я ощущал, как от моего тела расходятся волны жара, не удивлюсь, если от белья поднимаются клубы пара.
Меня перевернули на спину и сделали укол. Раньше я боялся уколов, сейчас даже смешно. Боль от стрелы, застрявшей в груди несоизмеримо сильнее, а про удар топором и говорить нечего.
Обеспокоенный голос матери успокаивал. Я расслабился и почувствовал, что проваливаясь в теплый, темный кокон сна.
Очнулся я уже на больничной койке, пахнущей чем-то едким, будто тараканов травили. В теле ощущалась легкость, словно я хорошенько выспался. На тумбочке стояла бутылка минералки и связка покрытых коричневыми пятнами бананов. От правой руки тянулась трубка капельницы.
— Эй, Дима, коматозник очнулся, — крикнули слева, — я выиграл.
— Вот сука, — недовольно протянули слева, — в курилке отдам сиги.
Я присел, опершись на железную спинку кровати. Блевотно-зеленые стены, обшарпанные окна, из приоткрытой форточки сочился теплый воздух.
Моими соседями оказались два парня. Оба лысые, худые, с тонкими усиками под губой, правда, один чуть покрупнее и с большой родинкой на щеке. Они старше меня, наверняка учатся в колледже.
— Неделю в отрубе был, — произнес парень слева, — Михалыч говорил, что наверное откинешься.
— Светка, — заорал парень с родинкой, — коматозник очнулся.
Через минуту в палату влетела полноватая, но довольно миловидная девушка, с длинной светлой косой. Ее щеки раздулись и покраснели, а крупная грудь угрожающе часто вздымалась.
— Проснулся, мальчик мой, — восторженно произнесла она, — значит, с Валерия Михайловича коньяк.
Похоже, что они устроили тотализатор, а ставкой была моя жизнь. Медсестра сразу же всучила мне градусник и велела держать под мышкой, сама же убежала прочь.
— Как тебя звать-то, шлепок? — спросил парень с родинкой.
— Я не шлепок, а Максим, — запинаясь, произнес я, — а вас?
— Меня Дима, того чухана — Слава, — ответил он.
— Эй, бородавочник, ща за чухана ответишь, — лениво процедил Слава, — пошли лучше подымим.
— Блять, это родимое пятно, а не бородавка, — огрызнулся Дима, — щас как всеку.
Дима подхватил костыли, стоящие у батареи и они вышли. Я остался наедине с градусником, торчащим в подмышке. Тишина, слышно только отдаленные крики за окном. Я заерзал на кровати, в палате стало неуютно, словно кто-то смотрит на меня.
Если я целую неделю провалялся в отрубе, то вполне могу и умереть. Почему-то мысль о смерти не казалась чужеродной и пугающей. Я подумал, как здорово будет просто заснуть и больше не видеть ни скелетов, ни сероволосого мальчика.
Дверь в палату распахнулась и влетел доктор, совсем щуплый, да и рыжий еще.
— Ааа, очнулся, чертяка! — завопил он с порога, — я уже думал…
Тело бессознательно напряглось, почуяв опасность раньше сознания. Раздался сухой щелчок.
Рыцарь
Холод. Будто облился водой и нагишом прыгнул в снег. Пробежав площадку, я вылетел из тумана. Тела раздулись и позеленели. Трава уже проросла сквозь осклизлую плоть. Я почувствовал рвотные позывы и отвернулся. Впереди скелет, наверху стрелок. Если останусь на месте, то беловолосый меня накажет.
Я подумал, что стоит тщательней оглядеть лужайку и скалы. Стоило поступить так в самом начале. Я оторвал травинку и осмотрел, попробовал на зуб, но вкуса не ощутил. Да и камни ничем не отличались от реальных. Я задрал голову и уставился в небо. Серое, низкое, будто совсем над головой. Но что-то цепляло взгляд, не укладывалось в привычную картину. Я задумался и вскоре понял, что в небе два источника света. Хотя они и едва проглядывались, как солнце в пасмурный день. Правда, что из этого следует не понятно, два или одно, один хер меня убивают.