— Страх, — прошептал я, с яростью размыкаю тиски челюстей, — ебаный страх!
Лязгнули створки дверей и я услышал удаляющиеся топот. Бегите тупые ублюдки, я вас еще достану. С неожиданной для себя силой, я поднялся и придерживаясь за брюхо, побрел к двери.
— Если я умру, — произнес вслух, — тогда все закончится.
Я остановился в полушаге от двери, ошарашенный этой мыслью. Больше никаких смертей, только вот сейчас потерпеть немножко и приятный, теплый сон. Я до крови прикусил себя нижнюю губу, отгоняя заманчивый образ. В самой глубине души, я совсем не хотел умирать.
— Они снаружи, — раздалсягромкий вопль.
Распахнувшаяся дверь отбросила меня на холодный пол. Даже сквозь невыносимую боль, я не смог сдержать смеха. Судьба и так меня не баловавшая, решила нанести удар, именно в тот момент, когда я смог хоть немного превзойти себя.
— Он смеется, — раздался тонкий голос, — он не такой, как те.
В меня снова посветили, и я отвернулся от снопа болезненно-яркого луча.
— Уберите, нахуй свой фонарик, — простонал я, — или добейте меня.
— Тебе плохо? — меня тронули за плечо, — сильно болит?
— Нет, блять, — закричал я и скорчился от рези в животе.
Раздался сильный удар, будто в дверь врезался тяжелый предмет. Я выгнул голову, стараясь рассмотреть получше. Даже на пороге смерти мне стало любопытно, что происходит, человек донельзя странное существо.
Фонарик выхватил толстую белую ногу, с распухшими, варикозными венами, она уперлась в пол, стоя незыблемо, как мраморная колонна. Дверь позади гремела и тряслась, будто разъярённая толпа идет на штурм психбольницы. Один сильный удар, и я заметил, как белый стол дрогнул, коленка выгнулась и образовалась щель, сочащаяся темнотой. Еще удар и грузное тело плюхается на пол.
Повариха, сразу узнал я. Ее толстые губы обиженно поджались, а щеки раздулись от негодования. Закряхтев, она вперила монолиты молочных рук в пол и поднялась, став на колени. Темное, тонкое туловище навалилось на нее сверху и опустив голову, обдало фонтаном черной рвоты с белыми проблесками червей.
— Тетя Тамара, — закричала девчонка из столовой, — бегите.
Но сама девочка лишь замерла и прижавшись ко мне, задрожала всем телом, как пугливый котенок. Вибрация ее худого, костлявого тела отозвалась в моих потрохах новым приступом боли.
— Ты хочешь жить? — спросил я и вдруг заорал, несмотря на резь в кишках, — Ты, блять, хочешь жить?
Она испуганно оглянулась на меня и повернула голову обратно, словно марионетка, ведомая незримым кукловодом. Ее глаза бегали по рыхлому, дюжему телу поварихи, почти скрывшемуся под черными, худыми, как палки существами. Они даже не кусали ее, просто обливали бесконечным потоком поблескивающей жижи.
— Я хочу жить, — громко произнес я, — забери меня отсюда.
Ничего не произошло, только одна тварь, услышав шум, повернула на нас вытянутую, как у собаки морду и принюхалась. Ее ноздри затрепетали, втягивая воздух. Она спрыгнула, отряхнулась и на четвереньках подбежала к нам.
— Мамочка, спаси меня, — прошептала девушка.
Я почувствовал, как моего бедро коснулась теплая влага, почти сразу же пошел резкий запах мочи. Я уставился на лицо твари, на ее круглые, залитые чернотой глаза, в которых не отражался свет фонарика.
— Перенеси меня, — заорал я, в исступлении заколотив кулаками по твердому полу, — я хочу жить.
Тварь приподнялась, вытягивая руки вперед. Ее пасть раздулась, словно заполняясь изнутри.
Я ударил ступней в ее плоский живот, отшвыривая назад. Пошли вы все к черту, как же мне хочется жить. После удара тело обмякло, меня затрясло и во рту появился отчетливый железный привкус.
Фонарик выпал из руки девушки и покатился по полу. Его луч высвечивал, спрыгивающих с поварихи тварей, выхватывая их силуэту, словно в безумном диафильме.
Сухой щелчок раздался, как благословенный бич, раскалывая воздух и вынося меня в холодные объятья темноты.
Падение
Я сидел в высоком, каменном троне, с широкими подлокотниками покрытыми инеем. Вокруг плавал густой, белый туман. Я смахнул синевато-белые кристаллики, открывая блестящую матово-черную поверхность.
Моя голова закружилась и мягкий толчок, вытолкнул меня вперед. Ожидая удара, я выставил руки вперед, но тело зависло, словно в невесомости. Я легко развернулся и увидел худого обнаженного юношу, меланхолично развалившегося на троне. Темные, густые локоны спадали на лицо, закрывая глаза. По всему телу тянулось кружево изящной татуировки.
— Это я? — вырвался из меня вопрос, — но как?