— Надеюсь, вы вполне здоровы? — осведомилась она, смерив доктора холодным взглядом.
Неужели она знает о драке с таинственными незнакомцами, пронеслось в голове у Бартоломью. Или же просто намекает на то, что ему изрядно досталось во время вчерашней стычки с обитателями грязной улочки.
— Я чувствую себя превосходно, — заверил он. — Надеюсь, вы тоже пребываете в добром здравии?
— Как и всегда, — ухмыльнулась она. — Увы, доктор, я вынуждена вас оставить. У меня слишком много хлопот, и, в отличие от вашей ученой братии, я не могу целыми днями предаваться праздной болтовне.
С этими словами Джанетта двинулась прочь. Судя по ее медленной, важной поступи, упомянутые хлопоты отнюдь не требовали ее безотлагательного внимания.
— А мы, в отличие от некоторых потаскух, не можем целыми днями праздно разгуливать по городу, — прошипел Майкл, задетый ее презрительным замечанием.
Слова его, несомненно, достигли ушей Джанетты, ибо она повернулась и погрозила ему пальцем. На губах ее по-прежнему играла улыбка, но во взоре темных глаз Бартоломью отчетливо различил злобные огоньки.
— Это что за красотка? — процедил Майкл, проводив женщину глазами.
— Та самая Джанетта из Линкольна, о которой я тебе рассказывал вчера, — ответил Бартоломью, недовольный тем, что Майкл обошелся с его спасительницей столь неучтиво.
— Ах, вот как, — откликнулся Майкл. — Но ты умолчал о том, что эта особа побывала под судом.
— С чего ты взял? — пробормотал изумленный Бартоломью. — Она вовсе не похожа на нарушительницу закона.
— А шрамы на ее лице ты разве не заметил? Мне доподлинно известно, что в Линкольне был некий суровый судья: он наказывал шлюх, выжигая на их лицах подобные украшения. Он считал, что тем самым наставляет их на путь истинный — ведь вряд ли найдется много охотников платить за ласки женщины с изуродованным лицом. И хотя этот судья недолго занимал свой пост, он успел стяжать себе громкую славу, ибо был неумолим к преступникам. Даже к тем из них, кто совершил не слишком тяжкие злодеяния.
— Если твой судья столь сурово карал и за незначительные проступки, вполне возможно, что Джанетта виновата вовсе не в торговле телом, — заметил Бартоломью.
— Нет, шрамами на лице он награждал одних непотребных девок, — возразил Майкл. — Можешь не сомневаться, Мэтт, твоя знакомая была шлюхой, в свое время предстала перед судом и получила наказание. Помяни мое слово, это так.
— Кстати, а что случилось с тем непримиримым врагом разврата? — осведомился Бартоломью.
— Участь его весьма печальна. Беднягу убили в борделе, — с усмешкой сообщил Майкл. — Наверняка у многих шлюх в том борделе лица по его милости были подпорчены. И уж конечно, твоя Джанетта из Линкольна на собственной шкуре познала суровость правосудия.
— Теперь понятно, почему она оставила Линкольн. Ведь, в отличие от тебя, далеко не все так хорошо осведомлены об особенностях тамошнего правосудия. Должно быть, она надеялась, что в другом городе никто не догадается о ее прошлом, — предположил Бартоломью.
— Значение подобных шрамов известно мне лишь потому, что я видел точно такие же на лице одной бродячей певицы из труппы ярмарочных лицедеев, — пояснил Майкл. — Я спросил, что за беда с ней стряслась, и она без утайки рассказала мне о линкольнском судье и о том, как он поступал с женщинами определенного ремесла.
Бартоломью недоверчиво поглядел на товарища. Ему трудно было представить, что бродячая певица пустилась в подобные откровенности с монахом-бенедиктинцем. Майкл заметил его взгляд и поспешил сменить тему разговора.
— Идем же, — сказал он, вскинув брови. — Мы хотели осмотреть траву под окнами Бакли.
Как и предполагал Бартоломью, они без труда обнаружили следы, свидетельствующие о том, что мебель из комнаты вице-канцлера была спущена в сад через окно. Трава была примята, и на земле виднелись колеи, оставленные колесами повозки. Хорошенько приглядевшись, Бартоломью заметил кое-что еще.
— Посмотри-ка, Майкл, — сказал он, поднимая небольшой камешек, перемазанный чем-то темным.
— Что это? — спросил Майкл, у которого коричневое пятно на камне не вызвало особого интереса.
— Похоже, кровь, — ответил Бартоломью.
Опустившись на корточки, он принялся внимательно осматривать траву. Кое-где виднелись зловещие бурые пятна. Выпрямившись, Бартоломью многозначительно поглядел на Майкла.
— Что ж, по крайней мере, теперь нам есть о чем сообщить канцлеру, — произнес тучный монах.
IV
Сведения, добытые Бартоломью и Майклом, отнюдь не произвели на канцлера впечатления. Он с большой неохотой согласился выполнить их просьбу и дать своим клеркам поручение отыскать сбежавшего церковного служку. Рассказ Бартоломью о вчерашнем столкновении с обитателями грязного переулка канцлер выслушал с явным неудовольствием. Что же касается скрытой в кустах тропинки, соединяющей бедную улицу с церковным двором, то канцлер отверг саму возможность ее существования.
— Кто, по-вашему, протоптал эту тропу? — процедил он. — Сброд, который ютится в нищенских кварталах, не имеет привычки ходить в церковь.
Бартоломью хотел возразить, что тропа, вероятно, ведет через церковный двор к реке, однако счел за благо не усугублять недовольство.
— Гилберт испытал отравленное лезвие замка на крысе, — сообщил де Ветерсет. — Она сдохла через несколько мгновений. По моему распоряжению он ездил в доминиканский монастырь. Должен вам сообщить, что предположения ваши оказались справедливыми и наш покойник не принадлежал к братии этого монастыря. Приор лично прибыл сюда, дабы взглянуть на тело, и заявил, что никогда не видел этого человека.
Бартоломью отметил про себя, что канцлеру удалось узнать больше, нежели им с Майклом, и ощутил легкий укол вины. Ему оставалось лишь уповать на внезапное прозрение, благодаря которому разрозненные концы свяжутся воедино и он сможет вернуться к своей обычной деятельности.
— Каковы ваши дальнейшие намерения? — проронил де Ветерсет, взяв в руки исписанный лист пергамента и пробегая глазами по строчкам.
Бартоломью поднялся, чтобы идти. Канцлера явно не интересовало, как они поведут дознание, — его занимали лишь результаты. Майкл тем не менее не двинулся с места.
— Я хотел бы прочесть летопись, над которой работал покойный Николас, — заявил он.
Просьба эта моментально заставила канцлера насторожиться.
— Это еще зачем? — подозрительно осведомился он.
— Насколько я помню, в тот день, когда мы обнаружили в сундуке тело мертвого монаха, участь этой рукописи заботила вас куда больше, нежели участь всех прочих документов. Вполне резонно предположить, что неудачливого взломщика тоже прежде всего интересовала летопись Николаса. Возможно, он хотел ее похитить, возможно, только прочесть. Так или иначе, лишь ознакомившись с ней, я смогу понять, по какой причине эта рукопись подвигла неизвестного монаха на столь опасное предприятие, — пояснил Майкл, важно скрестив на груди пухлые руки.
— Что ж, будь по-вашему, — после недолгого колебания кивнул головой де Ветерсет. — До вечерней мессы рукопись будет в вашем распоряжении. Потом я намереваюсь отбыть по делам в Барнуэлльский монастырь и перед отъездом в обязательном порядке должен буду запереть рукопись в сундук.
Майкл склонил голову в знак благодарности, и канцлер провел их в небольшую комнату в церковной башне. Прежде чем отпереть сундук, он натянул на руки толстые кожаные перчатки, хотя все три замка, как отметил про себя Бартоломью, были новенькими и блестящими. Канцлер явно не относился к числу тех, кто склонен подвергать себя риску.
Когда де Ветерсет кончил возню с замками и выпрямился, Бартоломью увидал, что лицо его покрывают бисеринки пота.
— Пропитать ядом можно не только замки, — пробормотал он. — Кто знает, на какие мерзкие измышления способны преступники. Может, они спрыснут ядом циновки на полу и обрекут на смерть всякого, кто по ним ступает? А может, пропитают мышьяком документы?
Майкл, уже подошедший к сундуку, дабы извлечь книгу, занимавшую его воображение, опасливо отдернул руку. Канцлер криво усмехнулся и протянул ему перчатки.