— Вы уверены? — осведомился Бартоломью.
Его отвращение к предстоящему вскрытию возрастало с каждой минутой.
— Да, совершенно уверен, — закивал головой отец Катберт. — Видите ли, когда мы погребали бедного Николаса, тоже шел дождь. Я стоял вон под тем деревом, и вода, капая с ветвей, стекала мне за шиворот. Спрашивается, зачем бы я стоял так далеко, будь он похоронен здесь. Если я не ошибаюсь, в этой могиле нашла последний приют мистрис Эрчер. Она…
— Она скончалась от чумы, — докончил Бартоломью.
Он прекрасно помнил смерть женщины — одной из первых жертв черной смерти.
— По моему разумению, отец Катберт, то, что мы собираемся сделать, — чистой воды безрассудство, — добавил он. — Не будет ли благоразумнее просто принять на веру, что смерть Николаса тоже была насильственной, и в дальнейшем исходить из сего предположения? Это поможет нам избежать ненужного риска.
Отец Катберт тяжело вздохнул.
— Поверьте мне, джентльмены, я всячески старался отговорить канцлера от опрометчивого решения. Однако он неколебимо стоял на своем. Я полагаю, на вскрытии могилы настаивает сам епископ, а канцлер лишь выполняет его волю. Так что ничего не поделаешь, доктор, — сказал священник, коснувшись плеча Бартоломью. — По крайней мере, вы знаете, как велика опасность заражения, и сделаете все возможное, чтобы ее избежать. Если вы откажетесь, вскрытие поручат невежественным педелям, и они разнесут заразу по городу, не понимая, что творят.
Бартоломью кивнул. Это был первый разумный довод, который он услышал сегодня. Отец Катберт прав — доктор знает, как предотвратить заражение. Именно поэтому он захватил с собой тряпки, чтобы завязать ими рты и носы, и толстые перчатки, чтобы надеть перед осмотром тела. Кинрик принес ведро воды, и после завершения тягостного предприятия они должны тщательно вымыть руки. Бартоломью намеревался настоять и на сожжении одежды, что была на них сегодня. Вне всякого сомнения, педели сочтут все эти предосторожности излишними, а последствия подобного небрежения могут быть самыми удручающими.
Нахмурившись, Бартоломью вновь принялся копать. Джонстан, взявшись за вторую лопату, пришел к нему на помощь. Отец Катберт меж тем сбил ногой колышек, установленный на могиле мистрис Эрчер. Майкл, стоя на крыльце, читал разрешение, выданное епископом, и тихонько ругался, наблюдая, как дождевые струи смывают чернила прямо у него на глазах.
Копать оказалось еще тяжелее, чем предполагал Бартоломью. Вследствие жары, стоявшей последние несколько недель, земля стала плотной и твердой как камень. Бартоломью вскоре так упарился, что снял плащ и камзол и продолжил работу в одной рубашке. Дождевые струи, холодившие разгоряченное тело, теперь казались ему приятными. Джонстан вскоре утомился, передал лопату Кинрику, а сам пошел на крыльцо, где уселся на скамью рядом с отцом Катбертом. Бартоломью казалось, что он копает уже много часов подряд, однако глубина вырытой ямы составляла всего лишь около трех футов. Дождь затруднял работу, делая землю тяжелой и скользкой.
Наконец Майкл сжалился над товарищем и пришел ему на смену. Бартоломью отправился отдохнуть под навес. Отец Катберт и Джонстан, сидя на скамье, увлеченно беседовали о предметах, далеких от сегодняшней неприятной работы. Священник с пылом рассказывал младшему проктору о предстоящей перестройке алтаря. Бартоломью поднял глаза к небу. Оно по-прежнему было затянуто тучами, не пропускавшими рассветные лучи; тем не менее постепенно становилось светлее. По закону вскрытия могил должны происходить исключительно под покровом темноты. Надо поторопиться, отметил про себя доктор. Иначе придется бросить работу и продолжить ее на следующую ночь.
Кинрик явно выбился из сил, и Бартоломью решил сменить его. Опершись рукой о край ямы, он спрыгнул вниз. Тут же раздался легкий треск, и Бартоломью с ужасом ощутил, как гнилое дерево проломилось под его ногой. Вода, скопившаяся в глубине ямы, мешала что-либо разглядеть. Джонстан, наблюдавший сверху, испустил приглушенный вскрик.
— По-моему, мы докопались до гроба, — сообщил Бартоломью, обведя глазами всех остальных.
Потыкав в крышку лопатой, он обнаружил, что гроб опущен в землю под каким-то странным углом. Бартоломью отбросил лопатой еще немного земли и наткнулся на огромный валун, из-за которого ноги усопшего Николаса из Йорка оказались выше, чем голова. Доктор счистил землю с верхней части гроба, пошарил лопатой под водой и убедился, что нижняя его часть тоже извлечена из земли. Кинрик бросил Мэттью веревку, и тот обвязал ее вокруг грубого деревянного ящика.
Майкл и Джонстан помогли Бартоломью вскарабкаться наверх, и все впятером принялись тянуть за веревку. Гроб, невероятно тяжелый, двигался очень медленно. Должно быть, он полон воды, догадался Бартоломью.
После нескольких минут бесплодных попыток стало очевидно, что они не в силах извлечь гроб из могилы. Доктору оставалось лишь спуститься в могилу и осмотреть тело на месте. Он обвязал рот и нос тряпкой, надел перчатки и спрыгнул обратно в яму, на этот раз более осторожно. Деревянная крышка гроба была такой скользкой, что Бартоломью с трудом сохранял равновесие. К тому же в могиле царила непроглядная темнота, и Кинрику пришлось распластаться на мокрой земле, чтобы осветить яму лампой.
Бартоломью подсунул под крышку резец и принялся колотить по нему молотком. Крышка подалась, врач схватился руками за край и принялся что есть силы тянуть ее. Пронзительно скрипя, она сдвинулась так неожиданно, что Бартоломью едва удержался на ногах. Он вручил крышку Майклу, и все пятеро устремили взоры в открытый гроб.
Воздух мгновенно наполнился удушливым запахом разложения. Бартоломью поспешно отвернулся и зажал нос руками. Поскользнувшись, он вынужден был схватиться за край могилы, чтобы не упасть. Тут до него донесся сдавленный вскрик Джонстана. Отец Катберт принялся дрожащим шепотом бормотать молитвы. Майкл, стараясь не вдыхать отравленный воздух, исходящий из могилы, наклонился и схватил Бартоломью за плечо.
— Мэтт! — выдохнул он. — Выбирайся отсюда быстрее!
И, схватив товарища за рубашку, он отчаянно затряс его. Бартоломью не пришлось долго упрашивать. Выбравшись наверх с проворством, которое поразило его самого, он рухнул на колени, не в состоянии отвести взгляд от страшного содержимого гроба.
— Что это? — едва слышно спросил Кинрик.
Бартоломью откашлялся, словно жуткое зрелище лишило его дара речи.
— Похоже, это козел, — произнес он наконец.
— Козел… — потрясенно пробормотал Майкл. — Но откуда в могиле взялся козел?
Бартоломью судорожно сглотнул. Вне всякого сомнения, голова с закрученными рогами принадлежала козлу. И голова эта, покрытая грязью и уже тронутая разложением, венчала собой человеческое тело.
— Выходит, Николас из Йорка был приспешником дьявола? — прошептал Джонстан. — Выходит, он лишь прикидывался человеком, а после смерти принял свое истинное обличье?
Младший проктор вперил в отца Катберта пораженный ужасом взгляд округлившихся глаз. Священник, потупив взор, безостановочно бормотал молитвы.
— Я никогда не слыхал о том, чтобы люди после смерти превращались в животных. Полагаю, это невозможно, — заявил Майкл, но голос его звучал крайне неуверенно.
Отец Катберт и Джонстан обменялись недоверчивыми взглядами.
— Люди не могут превращаться в животных, но демоны способны на все, — произнес Джонстан, осенив себя крестом.
— Довольно глупых выдумок, — непререкаемым тоном заявил Бартоломью.
Он сознавал, что сейчас необходимо обуздать воображение, способное породить любые невероятные кошмары.
— Все вы знали Николаса. Несомненно, будь он демоном и приспешником дьявола, его тайная сущность проявилась бы и при жизни, а не только в гробу.
Отвернувшись от могилы, доктор вдохнул свежего воздуха, наполненного запахом мокрой травы, взял у Кинрика лампу и наклонился над могилой. Тени от лампы принимали причудливые очертания, и все же, вглядываясь в жуткую голову, Бартоломью сумел разглядеть, что она покрыта облупившейся краской, из-под которой проглядывало дерево. Чувство глубокого облегчения овладело им.