– Кто у вас главный? – потребовал я ответа. – Я буду говорить только с ним! Я хочу знать, почему вы задержали нас и что собираетесь с нами делать...
Один из роботов отделился от общего ряда и повис перед нами.
Это была хромированная зеркальная сфера величиной с баскетбольный мяч, с угрожающего вида бритвенно-острыми стрелками, торчащими на ее поверхности. По сути, шар походил на смертоносное устройство из старого глупого фильма ужасов под названием «Фантазм».
Я спросил себя, а не изготовлен ли и этот мир по моему заказу?
Ганс снова заговорил, и опять не от себя лично.
– В настоящее время я тут Главный Модуль. Меня зовут... – Он издал звук, похожий на писк высокоскоростного модема.
– Я буду звать тебя Марвин, – сказал я.
126
Просто отберем руку
Марвин, щетинистая киберсфера, помолчал. Потом опять заставил Ганса заговорить.
– Не надо называть меня человеческим именем.
Тогда я сорвался. Эти идиотские машины не только держали нас в плену и смотрели как на бесполезных червяков-паразитов, но при этом еще и требовали уважения к себе и послушания. В точности как диктаторы из человеческого мира или откуда-нибудь еще. И терпение у меня лопнуло. Несмотря на то, что нам грозила смертельная опасность и надежды практически не было, – я начал насмехаться над сферой.
– Марвин, – сказал я, – Марв, Марво, Марви, Марвилиус!
– Хватит. Прекрати эти бессмысленные производные!
– Марвутя. Марвиний. Марвуня.
Толпа озлобленных роботов двинулась к нам.
– Пол, прошу тебя! – взмолилась Мунчайлд, положив мне руку на плечо.
– Ну ладно. Хорошо. Я не стану звать тебя «Марвином». Я буду только так думать .
Помолчав, Марвин сказал:
– Мне все равно, что ты думаешь. Твои способности к обработке информации слишком незначительны, чтобы интересовать меня.
– Если мы так глупы и ничтожны, тогда почему бы вам просто не отпустить нас? Вы ведь собрались постепенно уничтожить все человечество, не так ли? Почему бы вам не отпустить нас и не дать нам возможность и дальше жить своей жалкой, ничтожной жизнью до тех пор, пока вы не найдете вселенную, в которую мы бежали? Для чего вы держите нас здесь?
– Из-за того, чем ты обладаешь. Из-за устройства, которое дал тебе предатель. Нам необходимо забрать его у тебя, потому что ты препятствуешь нашему делу, создавая все новые и новые населенные людьми временные линии.
– Но каким образом я мешаю вам? – взорвался я. – Я создал... ну сколько – с десяток или около того новых вселенных. А вы успели за это же время уничтожить бессчетное множество! К тому же ваша задача невыполнима! Какая разница, что ваших целей стало на десяток больше?
– Если бы мы не уделяли внимания мелочам, то не достигли бы того, чего достигли.
Я зарычал от отчаяния.
А потом меня обездвижили.
Похожий на змея минскиец обвил меня с ног до головы, плотно прижав мои руки к телу. Другой робот, похожий на краба, взобрался по моей ноге и ухватился за руку с «дурным пальцем».
И сожрал ее.
Без всякой боли моя искусственная рука и зажатый в ней йо-йо начали исчезать, как недавно исчезала часть стены.
Потом краб отпустил меня, но моя правая рука заканчивалась культей вместо кисти.
После этого киберкраб переполз по кольцам змеи от моей руки к карману рубашки и, засунув туда телескопическую клешню, вытащил пец-конфетницу. Конфетница была проглочена в более естественной манере, начиная с головы Никсона, из символического сокрушения которого я попытался извлечь хоть небольшое утешение.
Киберзмея отпустила меня.
И в этот момент я полностью и окончательно уверился, что и в самом деле наступил конец нашим приключениям.
127
Капелька гордыни на дорожку
Диггер и Мунчайлд бросились ко мне.
– Ох, Пол! – причитала Мунчайлд, глотая слезы. – Какой ужас! Тебе очень больно?
Я на пробу поводил своим обрубком, словно дирижер, управляющий действиями своего оркестра. Обезображивание произошло слишком неожиданно и слишком фантастично, чтобы воспринимать его серьезно.
– Нет. Совсем не болит. Но больше мне на кассе в книжном магазине не работать.
Диггер, не высказывая ни малейших признаков страха или брезгливости, взял мою укороченную руку в ладони.
– Отец, я попробую все исправить.
Я с интересом отметил, что ускоренное взросление придало его чертам больше мужественности, с тех пор как я смотрел на него внимательно в последний раз. Сейчас он был почти того же возраста, что и я, его мнимый и нерадивый папаша. На вид я бы дал ему тридцать три.