Чет кусает Ленку... Ленка встает, бежит... улица, знакомая парадная, ключи... Все.
Утром она проснулась в своей кровати, раздетая до трусиков, как всегда, ни царапин, ни синяков, разве что горло чуть болит... Это был сон, просто страшный сон с перепою. Но страх внутри ожил, забился в ознобе: "Нет дорогуша, это не сон. Ушла и Чета бросила... на съедение." Чет! Надо идти в общагу и искать Чета. Но он ведь там не живет. А где он живет?-- А-аа! -Ленка закричала от ужаса и с запозданием сообразила, что это затренькал дверной звонок. Стало легче... и перестало быть легче.-- Кто там?
-- Чет.
-- Кто, кто там, я ничего не знаю, никого нет дома, а у меня ключей нет.
-- Открывай Ленка, я это, слышишь, Саша. Чет я, голоса не отличаешь, алкоголик? -- Голос действительно был похож на Чета, но как же остро Ленка ощутила досаду, что до сих пор поленилась вставить глазок в дверь. Тут ей послышался шум шагов на лестничной площадке и она решилась отпереть. Чет мгновенно вдавился в щель, прихлопнул за собой дверь и повторил:
-- Я это, я, все ништяк, Ленка.
Но это был не совсем Чет, как успела убедиться Ленка и ужас ее был так силен, что она потеряла голос и теперь судорожно вдыхала и выдыхала, в бесплодной попытке заорать. Она бы и уписалась со страху, но буквально за минуту до этого Ленка успела совершить полный туалет, даже вода все еще журчала, наполняя опустошенный бачок.
Перед нею стоял мужчина в одежде Чета и даже похожий на него, но лет этому мужику было никак не менее сорока, был он наполовину сед, морщинистые лоб и лицо исполосованы кровавыми царапинами.
-- Тихо, Лен, не кричи, это я. Видишь, как все обернулось. Что бы тебе удержаться и не лизать чикру эту е... -- Ленка постоянно слышала мат вокруг, но впервые от Чета и смутно этому удивилась, хотя для изумления и без того поводов было предостаточно.
-- Ты где родилась?
-- Под Челябинском, а что?
-- Когда, в каком месяце?
-- В мае. Слушай, что с тобой, почему ты старый стал?
-- Да вышло так. Под Челябинском, говоришь? То-то жива до сих пор. В нужное время в нужном месте, как говорится. Другая бы от такого зелья давно бы преставилась. Ничего, Ленка, объяснять я тебе не буду, а жизнь моя -одна кончилась, да другая началась, кричи н кричи, моли не моли, поздно теперь плакать. И тебе тоже. Как мы на Сенной оказались, по Васильевскому ведь шли?... Вот адрес, перепиши своей рукой и срочно туда езжай. Иначе помрешь. Да ты уже... Ладно, об этом потом. У меня теперь все иначе, я буду занят некоторое время, если выживу, а тебе поберечься надо. Может я -- это уже и не я вовсе. В деревне Черная остановишься у бабушки Ирины, она типа ведьмы и тебя обережет, если что. Да не должно быть неприятностей, не велик ты гусь. Все, я пошел. Жаль, потрахаться не успели. Да, только ты меня таким видишь, остальные -- прежнего Чета. Эх, поплакать бы...
Тем же вечером Лена поехала, куда ей было сказано, и все это она проделывала словно в полусне...
-- Ой-ой-ей, голубушка, ох и гирьку ты на шее носишь, ох и тяжелющу. -Бабка Ирина была высока, со всей своей старческой сутулостью -- за метр восемьдесят, худа, болтлива и приветлива. Ленка приехала днем, а бабушка Ирина сразу же, не дожидаясь вечера, затопила баню, самолично выбрала три веника: березовый, дубовый да крапивный, набрала кринку -- банного, как она пояснила -- квасу, и пошли они париться вдвоем. Ленка все еще была оглушена шквалом событий и тупо делала, что говорят: на полок ложилась, квасом на камни плескала, а голова мягко кружилась... В Ленинграде белые ночи в разгаре, а здесь к полуночи -- хоть глаз выколи. Тучами, словно матрасами внахлест, все небо заволокло, оттого и темень. Бабушка Ирина поехала к подруге в Псков, вроде бы та ее в гости ни с того, ни с сего телеграммой позвала, а Ленке только того и надо, глаза слипаются, язык тяжел -- никаких разговоров не надо, до подушки и спать. Необычная бабка, в красном углу -ни одной иконы, зато повсюду пучки трав, бутылочки, баночки...
-- Ты, Лена, не беспокойся, голубушка, во дворе псинка лихих людей отгонит, а в доме Васька кот, да
Шишка, от нечисти сторожа. Постой-ка, я кружок нарисую. Где мел? Васька, хмырь болотный, а ну признавайся, куда мел закатил. Балован он у меня, проказлив, а кастрировать -- рука не подымается, животную калечить. Вот он мел. Ох, опоздаю я к автобусу, как пить дать... Бабка согнулась пополам, высоко оттопырив костлявую задницу в длинной полосатой юбке, принялась очерчивать мелом половицы вдоль стен, глухо и скоро бормоча невнятное. Ленка уж разделась, надела -- поленилась спорить -- бабкину ночную сорочку до пят и прыгнула в мягчайшую кровать. И провалилась в сон.-
Проснись, проснись, -- пищал над ухом комариный зуммер...
Ленка спрятала голову подальше под одеяло, но противный голос не унимался: "Проснись, проснись, скорее, проснись..." Ну не дадут поспать человеку!...
В избе было почти светло. Каким-то непостижимым образом неполная луна, отраженная в зеркале, освещала комнату не хуже уличного фонаря, во всяком случае, как успела заметить Ленка, тень от зеркальной луны была гуще, чем от "оригинальной". В зеркале, словно за окном, стояла девочка лет восьми-девяти, одетая, видимо по моде прошлого века: в сарафане, в лапоточках, в платке, повязанном под подбородок. Это она пищала, призывая Ленку проснуться.
-- Просыпайся же, дылда, иди сюда, ближе к зеркалу!
-- Ты кто, девочка? -- Ленка не смогла выдумать вопроса поумнее, поскольку чудеса так плотно были облеплены обыденностью, что и сами переставали восприниматься как чудеса.
-- Глупая, глупая, иди же сюда! Я Шиша, мои папа и мама сгинули сто лет назад, их забрала Черная
Сова, а я у Ирки на хлебах живу, зеркальница я. Иди сюда.
Ленка не испугалась Шишу и подошла к зеркалу. Вдруг она спохватилась:
-- Погоди, Шиша, я быстренько на двор сбегаю...
-- Нет, этого нельзя, терпи.
-- Почему нельзя, мне нужно...
-- Нет, это зов Нечистого, воды в теле мало после бани, блазнится тебе. Потерпи, а то Иркину границу порушишь. Я чую, чую, ходят вокруг...
-- Кто ходит??? Ленку пробрал озноб, предвестник большого страха.
-- Ты по сторонам не зыкай, на то Васька есть, ты в зеркало смотри, да не оборачивайся. Выстоим,