Ленке враги...
За время, что она отсутствовала, старухи успели похозяйничать: раздели догола Ирину Федоровну, уложили животом на стол, сцепились руками в кольцо вокруг стола и теперь хором пели заунывный речитативный наговор. Васька сидел в головах у хозяйки и внимательно глядел на одну из старух, Зою, как запомнила девушка.
Солнце вставало все выше, в комнате становилось душно даже с открытыми настежь окнами. Вдруг что-то блеснуло между ребрами у самого позвоночника... Ленка вгляделась повнимательнее: точно из худого, дряблого тела бабы Иры показался металлический кончик -- та самая стрела. И опять Ленку без спросу подхватила внутренняя сила, она протянула пальцы поверх рукотворного кольца, большим и указательным ухватила кончик стрелы и легко вынула его из бабкиной спины. Ирина Федоровна глухо вскрикнула и закашлялась. Руки и ноги ее, до этого неподвижные, моментально ожили, зашевелились беспорядочно -- ведьма все еще была без сознания.
Старухи от неожиданности свершенного расцепились, песня-речитатив прервалась на полуслове, они стояли и ошеломленно смотрели на девушку, до предела распахнув свои круглые птичьи глазенки.
-- Во как -- по-городскому то! Не Лена, а сорвиголова! Больно поди?
Ленка поглядела на трофей, для этого ей пришлось согнуть руку в локте и поднять повыше -- скрюченные пальцы и вся кисть -- онемели и ничего не чувствовали. Стрелка была узенькая, маленькая, с мизинчик. Пальцы побелели, словно обмороженные и не слушались...
-- Не трогай, отраву не трогай, она все еще на спице на этой! Жива -- и то ладно! -- загомонили старухи. Но Ленка и сама вдруг "увидела", что стрелу лучше не трогать лишний раз, не добавлять порчи...
-- Девки, вы что ли? На помощь прилетели, подруженьки, не забыли милые... -- Ирина Федоровна очнулась и заговорила слабеньким, с присвистом, басом.
-- Лен, как же ты устояла, голубушка. Да еще и меня старуху, считай из могилы вытащила... Ну-ка, девоньки, спойте мне поддушную, чтобы на ноги мне встать... О-ох...
Девушку усадили на мягкий стул возле печки, где она и сидела, со скрюченной кистью на отлете, три часа, пока бабки-вороны приводили в чувство старшую свою подругу, пока баба Ира, едва встав на ноги, тут же взялась выяснять события предыдущей ночи и составлять реестр убытков и потерь.
Материальный урон был минимален: два зеркала, сломанный стул и поврежденный шкаф, не о чем говорить. А на дворе побольше наворочено, да все одно -- пустяк. Но вторая ночь принесла беды куда горшие: погибла Шиша, это ее жизненной силой ночного оборотня в последний отбросило от добычи
-- Ленки. Дуська также погибла -- чертов оборотень зарезал. Но собака была не простой -- чудовище извело на нее изрядную толику своей мощи, и если бы Ленка не поддалась на обман и сама не впустила его в комнату... Но девушка, конечно же, не виновата в смерти Шиши: ведьма крикнула ей -- не приглашать, но подлая нечисть очень уж сильна оказалась -- заморочила Ленкины уши, извратила сказанное ...
-- Вот что, девоньки, магарыч с меня и благодарность по гроб жизни, а сейчас возвращайтесь домой, у нас с внучкой забот полон рот, да вот -- сил немного осталось... нет, нет... благодарствую... Сегодня третья ночь будет, что мы, войско старушечье, сами сделаем?... Нет, не миновать Петра Силыча в подмогу звать. Не хотелось бы его заступы; а все думалось -- сама управлюсь... Куда там -- таких делегатов подсылают, что... Идите, одним словом, а я за вас живота не пожалею, вы меня знаете.
-- А ты, Лен, вот что... Сходи на Болотную, дом 1, с краю, попроси Петра Силыча, мол, Ирина
Федоровна зайти очень просит, прямо сейчас, или когда сможет, а заодно пусть дрянь с твоей руки снимет. Я то потерплю, да и сама уж вполовину очистила, а тебе -- срочно бы надо, мало ли чего...
Скажи, челом бью, очень прошу зайти, не мешкая...
Ленка пошла без вопросов и пререканий, рука-коряга на весу, волосы растрепаны, в шаркающих тапочках... Не то что просить, а видеть этого Петра Силыча, наглое брюхо, свинячьи зенки, эти штанищи... Ничего не сказала Ирине Федоровне -- обе натерпелись, и Шишу -- она, Ленка, погубила, совесть не накормишь, как говаривал мальчик Вовочка... Свою жизнь -- Шишиной выкупила, так что иди и не чирикай...
У Петра Силыча -- не как у других: у него двор позади дома, что в нем -- и не увидеть, а вход прямо с улицы Болотной.
На звяк дверного колокольца вышла женщина лет тридцати-пятидесяти, с тихим голосом и бесцветным нравом. Молча кивнула, молча впустила и провела в горницу, также молча растворилась в полутемках обширной избы.
Просторна была комната и не по-деревенски пуста: окна без занавесок -ставнями прикрыты, печной бок с заслонкой, крашеные коричневые половицы, оранжевый абажур на три лампочки, квадратный стол под простой белой скатертью, две табуретки и стул. Все. И две электрических розетки по стенам, и включатель для абажура. Ленка поискала глазами образа, или хотя бы радиоточку -- ни фига. Она мало смыслила в деревенской жизни, но и ее неискушенному взгляду ясно было, что камера в поселковом отделении милиции -- для проживания гораздо уютнее, чем гостиная в доме Петра
Силовича, на которого ведьма баба Ира возлагала такие надежды.
Хряснули по сторонам оконные ставни, резко и одновременно открылись без видимого вмешательства со стороны материальных сил, затряслись половицы и зазвенели окна: похоже Петр Силыч собственной персоной готовился вступить в горницу.
И он вошел, и органично вписался в кусочек своего жилища: головой под абажур, обширный и донельзя аскетично одетый: волосы горшком, усищи вниз и здоровенные синие сатиновые трусы.
-- Здравствуйте, Петр Силович, меня баб Ира прислала, просила...
-- А, Ленка! Здорово, здорово, я бык, а ты корова... Шутка. Зови меня Силыч, а еще лучше -- дядя
Петя, а то как в милиции... Часа не поспал -- будят... Хрена бы моржового я встал, да уж слышал про
Федоровну, Зоя доложила... Дуська-то... Какую собаку загубили!... Я ее щеночком, бывало, дразню -- а она уже скалит пасть, ненавидит! Ух, настоящей породы...
-- И Шиша умерла...
-- Что ж поделать, нежить -- и есть нежить, до первого зеркала, как говорится. Так и то Федоровна целый век ее хранила... Цыц, паскудина!!! Мурман!!!