Накапав Глафире Алексеевне пустырника и усадив на кушетку, я вопросительно посмотрела на мужчин:
— Будете?
— Не смешно, — отрезал участковый, темнее грозовой тучи. Происходящее явно сидело у него в печенках. — Так, Глаша, давай по порядку… Когда ты морг последний раз проверяла?
— Да вечером же! Часов в пять, домой уходила, все проверила, лежал себе спокойненько! — со слезами на глазах простонала она и икнула от испуга: — Ой, что теперь будет-то, Леш? Что будет? Посадят меня, а?
— Никто тебя не посадит, — возмутился Гришка, с осуждением глядя на Алексея Михайловича, словно тот уже наручники доставал.
— Ага, некуда садить, — ехидно поддакнула я, не удержавшись.
— Ты-то хоть помолчи! — вызверился участковый.
Мы виновато затихли. Алексей Михайлович оглядел сияющий чистотой кабинет, зажмурился, сжав пальцами переносицу, тряхнул головой и, словно решив что-то для себя, резко спросил:
— Ты в морг дверь запираешь?
— Да на ней и замка-то нет, — растерянно отозвалась фельдшер, теребя в руках ватку, которую я на всякий случай смочила в нашатырном спирте.
— Час от часу не легче, — вздохнул мужчина. — Ну а входную?
— Конечно! — возмутилась Глафира Алексеевна.
— И вчера запирала?
— Да!
— Точно!
— Мамой клянусь! — горячо заверила женщина. — И утром все как обычно было, дверь заперта, только…
— Что?! — разом спросили мы.
— Я еще удивилась, — заторопилась фельдшер. — Обычно на два оборота запираю, а тут на один, ну может, это я вчера задумалась, забыла…
— А утром уже ты дверь руками залапала, да потом еще мы, — досадливо бросил участковый, расставаясь с мечтой получить отпечатки. — Дубликаты ключей есть?
— Дома, в столе лежит…
— Точно лежит или давно уже потеряла? — въедливо уточнил Алексей Михайлович, игнорируя осуждающий Гришкин взгляд. Глафира Алексеевна обиженно засопела:
— Ну уж склерозом не страдаю! Я его не трогала уже сто лет в обед, ключей не теряла, куда бы он делся?
— Веди, покажешь, раз не трогала, — не поверил участковый, подталкивая ее к выходу. Мы двинулись было следом, но он бросил выразительный взгляд на морг, и я удержала Гришку за плечо:
— Ника.
Короткого слова хватило, чтобы он остался. А я посмотрела на дверь и пожалела, что не додумалась до этого раньше. Он же оборотень. Пусть неправильный, искусственный, измененный насильно, но… от мертвого оборотня проку гораздо больше, чем от живого. Будь я во второй ипостаси, может, смогла бы учуять след, но на дворе белый день, а снег все усиливается, к вечеру никаких следов не останется…
Черт бы ее побрал!
Разозлившись, я глухо рыкнула. Такое ощущение, что ведьма знает обо всем наперед! Все, что она ни делала — делала раньше, чем мы об этом догадывались!
— Алиса? — нервный голос Гришки заставил меня вздрогнуть.
— Чего? — все еще раздраженно поинтересовалась я, присаживаясь на корточки у порога в надежде учуять хоть малую толику запаха. Пусть след не возьму, но хоть запомню, вдруг да где встречу?
— Твои глаза… — Гришка неуверенно повращал ладонью, и, окончательно смутившись, замолк.
Я покосилась на висевшее на стене зеркало и вздрогнула. Зеленые огоньки, в глубине измененных зрачков полыхали вовсю.
Надо успокоиться. Не хватало еще, чтобы своих напугала…
Долго там Ника будет возиться?!
Словно в ответ на мои воззвания дверь морга распахнулась, являя бледную, с неряшливо обвисшими волосами, сестру. Пожалуй, выглядела она не только на тридцать два, но и на все сорок…
Я понятливо протянула ей ватку с нашатырем, стараясь при этом не дышать.
— Воды, — хрипло пробормотала сестрица, усаживаясь на стул. Звякнула крышка графина, забулькала вода — Гришка протянул стакан, рука его слегка дрожала и глаза были большими, как блюдца, рыская по лицу Ники. Я дождалась, пока он переведет ошалелый взгляд на меня и едва заметно покачала головой. Не сейчас.
— Это не сущность, — первое, что прозвучало от сестрицы, вызвало у меня недоуменно вскинутые брови.
— Ты же сама сказала…
— Я знаю, — огрызнулась Ника устало. Цокая зубами по граненому стакану, она выпила воду до дна и протянула Гришке: — Еще!
И только выпив второй стакан, продолжила:
— Знаю, но это не сущность, а заклинание-активатор. Ваш парнишка уже был изменен, заклинание только подтолкнуло трансформацию.
— Погоди, — нахмурившись, перебила я. — Что значит — изменен? Я бы почувствовала оборотня. Он им не был.
— Человеком тоже, — пожала плечами Ника. Внешность ее постепенно приходила в норму, сестрица бодро огладила волосы, заставляя их блестеть, провела руками по лицу, возвращая личико двадцатилетней профурсетки. — От его крови пахло животным.
Мы надолго зависли, переваривая услышанное. Я теребила кончик шнурка, свисавшего с капюшона куртки, рассеянно уставившись перед собой, Гришка переводил непонимающий взгляд с одной на другую, Ника нетерпеливо притоптывала ногой, бросая короткие взгляды на дверь.
— Если бы его укусили, он бы пах по-другому, — наконец, я решилась озвучить размышления.
— Может, это произошло недавно и запах не успел измениться, — пожала плечами Ника, на что я только досадливо поморщилась:
— Укусов на нем тоже не было, я осмотрела труп со всех сторон.
Мы снова замолчали.
— А нельзя его было вывести? — следующим нарушил тишину Гришка. Предположение было настолько абсурдным, что мы синхронно фыркнули. — Ну чего? — обиделся парень. — Я фильм смотрел, там людей выращивали, как картоху! Вот и его… Как гомункулуса, во!
— Не неси чушь, — отрезала я, улавливая звук хлопнувшей калитки и тихие пока разговоры. — Его не в пробирке вырастили!
— Почем тебе знать? — Гришка, вдохновившись голливудскими блокбастерами, был готов бороться за свою идею, но в этот момент дверь открылась, впуская в облаке снега и белого рассеянного света участкового и Глафиру Алексеевну. Вид у обоих был не слишком довольный.
— Эта гадина вчера зашла, как к себе домой, сыну голову заморочила — дескать, мамка послала за ключами, спокойно их взяла и ушла! — на одном дыхании гневно выдохнула Глафира Алексеевна, падая на кушетку. Алексей Михайлович хмуро кивнул.
— Ну он хоть помнит, как она выглядела? — с надеждой спросила я.
— Как обычная бабка — у нас их полдеревни, — досадливо отозвался участковый. — Ребенок, что с него взять? Вот что, — он посмотрел на меня, выразительно указав подбородком в сторону выхода. — Давайте, я с этим разберусь, а вы пока идите, если что известно будет, я сообщу.
Нам ничего не оставалось, кроме как покинуть медпункт. На улице небо окончательно затянуло белой дымкой, на землю падали крупные хлопья снега и казалось, на окружающий пейзаж внезапно вылили молоко — дорога, крыши домов, даже курящийся дымок из труб, все было белым.
— И чего теперь? — мы остановились у развилки. Гришка собирался навестить отца, мы с Никой направлялись домой.
— Надо подумать, — сестрица притоптывала ногами, явно замерзая, хотя на улице было тепло — градусов десять холода, да и ветра нет — сухие листья на деревьях замерли, неподвижные.
— Я сегодня баню топлю, — уже заворачивая по тропинке к дому, бросил парень. — Приходите.
— Баня это хорошо, — простучала зубами Ника. Сунув руки в карманы, мы снова пересекли мост и быстро двинулись в сторону моего дома. В полнейшей тишине было слышно, как распелись птицы в недалеком лесу. — Ты не боишься?
— Чего? — впустив ее в дом, я подбросила поленьев в печь, хотя, как по мне, так температура в доме была нормальной. Но сестрица все равно тут же забралась на теплую печь.
— Тишины, — когда я уже забыла о вопросе, она озвучила ответ. Я пожала плечами и полезла в погреб — жутко захотелось грибного супа. Завтрак прошел нервно, а последующие потрясения только усугубили дело.