— Почему я должна ее бояться?
— Я бы боялась, — задумчиво ответила сестрица, смотря в окно, залепленное белым снегом. — Лес рядом, а вокруг никого. Полное, абсолютное одиночество.
И нет защиты от тьмы, которая найдет тебя везде — она это не сказала, но я догадалась. Похоже, сестричка откусила кусок не по зубам.
— Одиночество, как же, — вместо этого фыркнула я, появляясь из погреба с миской соленых грибов и тремя картофелинами. — Я уже и забыла, что это такое…
На некоторое время мы замолчали, каждая занятая своими мыслями, но, когда суп был готов и мы собрались за столом, разговор вновь закрутился вокруг творящейся чертовщины.
— Можно попробовать пробежаться по деревне ночью, понюхать, вдруг, что и учую? — не слишком уверенно предложила я. Ника тоже энтузиазмом не прониклась:
— А если кто-то увидит? Да и толку? След останется, только если совсем свежий… Надо алтарь искать, не в доме же она жертвы приносит?
— Тебе виднее, — поежилась я. За окном разгулялась уже настоящая метель, утихший было ветер взвыл с новой силой, сугробы намело до середины крыльца. В такую погоду выходить из дома не хотелось, и, думаю, ведьма тоже не высунется.
Но на душе было тревожно — если она поднимет вурдалака, что тогда? На кого он нападет первым? Ладно я — моя роль еще не ясна в этой истории, но Гришка и участковый засветились по полной, что же мне, бегать на четырех лапах от одного дома к другому? Снова ждать, пока она сделает следующий шаг?
— Если до завтра участковый ничего не выяснит, пойдем обнюхивать каждый дом, — хмуро подвела я итог.
До вечера так никто и не появился — я бросала тревожные взгляды в окно, но снег к темноте только усилился, наметая сугробы под окнами — тропинку к сараю и туалету пришлось уже прокапывать. В самом сарае было тепло, печка работала исправно и, вычистив хлев, я нашла успокоение на чердаке, перебирая сушеные травы в поисках наиболее подходящих сочетаний для отпугивания нечисти. Тем более, что из чердачного окошка было хорошо видно мост и вообще весь наш берег. Было бы — если бы не снег. А так, только неясные силуэты домов. Когда стемнело, видимость еще ухудшилась, поэтому Машку я скорее услышала, чем увидела.
Уже в сумерках хлопнула калитка, впуская спешащую к дому женщину. Шаги были торопливыми, суматошными и я, понимая, что она не пришла бы без причины, вывалилась из сарая прямо перед ней, наверняка напугав.
— Ох ты ж Господи! — перекрестилась она. — Здрасте вашему дому!
— И вам, — суховато ответила я, прекрасно зная, кто причина всех этих дурацких слухов о ведьме на хуторе. Дети-то ее уже напуганные, а сама баба нет-нет да и сунет любопытный нос через забор. А чего не увидит, то додумает.
— Алиса Архиповна, горе у меня! — видимо, что-то такое увидев моем лице, расшаркиваться она перестала. Стало заметно, что под глазами у женщины залегли темные круги. — Митька, младшенький, заболел!
— Сочувствую, — настороженно отозвалась я. Крупные хлопья снега летели со всех сторон, оседая на непокрытой голове соседки.
— Гришка сказал, вы врачевать умеете, может, посмотрите? — заискивающе, что в ее исполнении получилось более чем угрожающе, спросила Машка. — Неделю как сдыхоть на кровати валяется… Температуру уж чем только сбивать не пробовала, а врач ажно в городе, только через неделю появится, Глашка только и может, что своими уколами пичкать, а они не помогают нисколько!
К концу этого страстного монолога голос ее сорвался, выдавая панику. Я вздохнула.
— Идите домой, я скоро приду.
Ну Гришка, болтливый твой язык…
— Может, и мне сходить? — вызвалась Ника лениво. Она уже приготовила два банных полотенца и ждала меня, но я только мотнула головой, снимая нужные мне мешочки со стен. Кто его знает, чем он болен, но пока возьмем самое основное…
— Иди к голове, я позже подойду.
У калитки мы разошлись — Ника побрела через мост и вскоре пропала за пеленой снега, я, загребая белый пух сапогами, двинулась к соседям.
Мальчик и правда был очень плох — и дело тут было вовсе не в проклятии или порче, как я сначала было подумала, памятуя о ведьме. Обычная простуда, тщательно скрываемая от родителей, вскоре получила дополнительный допинг в виде промокших ног — сунулся сдуру на речку лед проверить — и переросла в полноценный бронхит. Митька пылал жаром, как раскаленная печка. В маленькой комнатке близнецов остался только он, девочка спала с родителями и при виде меня, испуганно пискнув, шмыгнула за угол. Митька не испугался — сомневаюсь, что он вообще меня узнал, едва вынырнув из вязкого бреда. Худенькое тельце колотило в ознобе, в комнате стоял терпкий запах пота и спертого, давно не проветриваемого воздуха.
Я подошла к нему.
Положила холодную руку на лоб, даря краткое облегчение.
— Вот это заварите, пятнадцать минут на водяной бане, воды ровно полстакана. Процедить, и дать мне вместе с марлей.
Минут двадцать я осматривала и обнюхивала паренька под пристальным взглядом его отца, не пожелавшего бросить единственную кровиночку на съедение ведьме, затем аккуратно обмакнула марлю в получившуюся зеленовато-коричневую водицу и откинула одеяло. Как я и думала, хуже всего было пальцам ног — нехорошего фиолетового оттенка, с облупившимися ногтями. Осторожно прижав влажную ткань к его ступням, я переждала несвязные стоны ребенка и начала аккуратно обтирать каждый маленький пальчик. Бедный ребенок.
— Чего это, порча, а? — сипло поинтересовалась Машка, возникая за моей спиной.
— Не порите чушь, — огрызнулась я раздраженно. — Это обычное обморожение. От него пошло дальше…
Пока она не начала причитать, я достала из сумки небольшую банку, до краев наполненную барсучьим жиром, смешанным с травами.
— Будете смазывать трижды в день.
Обработав ноги, я остатками раствора прошлась по телу мальчика, сбивая температуру — через пару минут он начал затихать, а мы вернулись на маленькую кухню.
— Это будете в чай добавлять, с медом. Этим — растирать грудь на ночь, а это — смешать с ложкой меда и давать по утрам. Завтра можете ненадолго окно открыть, чтобы проветрить, а то совсем задохнется…
Отдав последние наставления, я поскорее сбежала.
Я никогда не боялась темноты. Не любила — да, но не боялась. Раньше. Теперь, зная, что где-то там скрывается вурдалак и неизвестно чем занимается ведьма, идти впотьмах через деревню было более чем неуютно.
— Чего так долго, мы уже почти все помылись, — лениво попенял мне Гришка, когда я вошла в кухню. Честная компания — за исключением участкового — расселась за столом вокруг ополовиненной сковородки со сладко пахнущим салом с картошкой.
— А где? — я не стала уточнять, все и так поняли.
— Пошел за полотенцем, — откинувшись на стуле и блаженно прикрыв глаза, Ника опустила в рот очередной кусочек покрытого золотистой корочкой сала. — Боже, это восхитительно!
У наблюдавшего за ней Гришки был вид кота, который гипнотизирует жбан сметаны.
— Потолстеешь, — припугнула я, отправляясь в баню. Кто-то из этих троих подкинул дров и если помылась я еще нормально, то в парилке было градусов сто. Но я, все еще помня о неурочных купаниях, с блаженным стоном забралась на верхнюю полку и растянулась там, вдыхая раскаленный влажный воздух. За окном шел снег. Не нужно бы, конечно, после темноты мыться, но с другой стороны, когда еще нечисти кости погреть?
В мойке что-то методично поскребывалось — то ли глупая мышь, то ли банник, которого я выгнала из парилки. Лень было даже настораживать уши — настолько меня разморило. Закрыв глаза, я расслабилась, чувствуя как, наконец, уходит речной холод из костей и покалывает кончики пальцев на ногах от удовольствия.
— Прости, дорогой, скоро уйду, — пробормотала я в пустоту. Поскребывание прекратилось, затихнув буквально на пару секунд и возобновилось снова — едва слышное, но въедливое. Я попыталась его игнорировать, но мерзкий звук не давал окончательно впасть в желанное забытье. Да что там происходит в конце-то концов?