Пряха Верпея и мифические ткачихи стоят в несомненной связи с лаумами, что прямо свидетельствует за их первоначальное тождество с облачными нимфами. На участие лаумы в грозовых явлениях природы указывают названия: громовой стрелки – ее сосцом, радуги – ее поясом и воды (т. е. дождя) – ее потом; вместе с этим ей приписывается и влияние на земное плодородие: она предвещает урожаи и голод, помогает возделывать нивы и собирать жатвы. Как сербские вилы и наши русалки, лаумы живут в лесах, полях и в воде и наравне с ними характеристическими своими признаками напоминают германских эльфов. Они крадут и подменивают новорожденных младенцев, налегают на сонных людей, давят их в грудь или живот[222] и любят заниматься пряжею и тканьем. В четверг как в день, посвященный громовнику, лаумы являются по ночам в избы и, где найдут неубранную прялку, садятся за работу и прядут до петухов; готовую же пряжу уносят с собою. Поэтому вечером накануне четверга литвинки ни за что не станут прясть и тщательно скрывают свои кудели[223]. Также охотно садятся лаумы и за ткацкий станок. Одной сиротке подарили они много кусков полотна, но с условием, чтобы она их не мерила; девочка нарушила запрет, и в ту же ночь полотно исчезло из ее клети. Как ни искусно прядут и ткут лаумы, сами они не умеют ни начать, ни закончить своей работы, чем существенно и отличается их механический, бесцельный (свойственный стихийным силам) труд от разумного труда человека. Сверх того, подобно немецким ведьмам, они моют свое белье – по четвергам, после солнечного заката, и сильный стук от их вальков далеко разносится по окрестностям: поверье, указывающее на поэтическую картину грозы, когда небесные девы при звуках громовых ударов полощут в дождевых ливнях свои облачные ткани. Только удары плети (= молнии) могут разогнать лаум и остановить их шумную работу. Как мифические пряхи, лаумы поступают в разряд вещих дев, заведующих рождением и смертию, а следовательно, и судьбою человека. В старинном словаре laime (laima) объясняется словом fortuna (доля, счастие), а laume (мн. число laumes) толкуется: Lucina, dea partus – богиня родов; lemti – судить, определять, назначать. С одной стороны, лаумы помогают родильницам, заботливо ухаживают за грудными младенцами, купают их, баюкают и укачивают в колыбели, почему и присваивается им прозвание mahmina (мать). До сих пор в Литве свято соблюдается обычай «обмывать новорожденного в поту лаумы», т. е. в холодной воде. С другой стороны, как девы, определяющие не только начало, но и конец жизни, лаумы похищают детей (= увлекают души в свой таинственный мир) и поражают род людской внезапными смертельными ударами: когда лаума показывается в зеленой одежде – это знак будущего урожая; если же она облекается в красное платье, то предвещает кровавую, губительную войну, а если в черное, то сулит всеобщий голод и мор; в последнем случае ее называют моровою девою. Как предвестница войны она сближается с германскими валькириями, на которых возлагалась печальная обязанность забирать души убитых воинов. Если ребенок расплачется ночью, то литвины советуют класть его за спиною матери – в полной уверенности, что невидимая покровительница детей накормит и усыпит его; но как скоро дитя успокоится, сейчас же следует переложить его в люльку; иначе оно может заспаться до смерти. Соответственно характеру облачных дев, то дарующих живую воду дождя и пробуждающих природу к жизни, то насылающих разрушительные бури, град и стужу, с ними необходимо сочетались противоположные идеи рождения и смерти. Опираясь на эти различные воззрения, народные предания представляют лаум то благотворными юными красавицами, то злобными и безобразными старухами.
222
Laume gul ant skilvio – лаума лежит на животе = давит. В одну избу, сквозь небольшое отверстие в стене, прокрадывалась по ночам лаума и душила молодого парня, так что он совсем извелся. Знающие люди научили его, как изловить лауму; следуя их совету, он приготовил дубовый клин и, когда явилась ночная гостья, тотчас же заколотил отверстие. Целую ночь слышал он, что кто-то возится и царапает в углу, а поутру увидел перед собою прекрасную, но печальную деву. Молодец женился на лауме и прижил с нею двух детей. Впоследствии, уступая ее просьбам, он вынул дубовый клин – и вслед за тем лаума исчезла и более не возвращалась к мужу; только в продолжение года каждый четверг приносила она своим малюткам по белой сорочке (ср. с преданием о виле).