Но творческая деятельность природы возбуждается не одним дожденосным Перуном; она не менее зависит и от ясных, согревающих лучей солнца. Для наших предков солнце было божество рождающее = дарующее земле урожаи и наделяющее смертных изобилием, богатством, а следовательно, и счастием. Санскр. bhaga употреблялось как одно из названий этого светила; у славян «солнце» – синоним счастия, на что указывают следующие выражения: «Взойдет солнышко и на наш двор!», «Померкло мне солнце!», «Закатилось мое счастие!». Как всевидящее око, озирающее небо и землю, Солнце знает все явное и сокровенное, что только совершается в мире. От его взоров ничто не может утаиться! Свет и зрение – обычные метафоры знания, мудрости, а мрак и слепота – невежества, отсутствия всяких сведений[266]. В гимнах Ригведы Солнце называется всеведущим. Оно представитель высочайшей правды, всегда открытой и «ясной, как божий свет», противник и каратель «темной» лжи, и тот, кто обманывает (морочит) других, грешит именно против этого всеведущего божества. В силу этих воззрений с ним необходимо сочеталась идея праведного суда Божия. В любопытной чешской сказке юный герой отправляется за разрешением загадочных вопросов к Солнцу, тогда как по сербскому преданию он с тою же целию идет к Судьбе. Солнце названо в этой сказке златовласым дедом-Всеведом, а в матери ему дана пряха-судица, которая вечером принимает его на западе и успокаивает на своих коленах; поутру Солнце пробуждается ото сна, прощается с матерью и вылетает восточным окном на дневное странствование. О значении Солнцевой матери сказано было выше: это, во-первых, – облачная, дожденосная жена, из темных недр которой нарождается Солнце весною, и, во-вторых, богиня Зоря, которая каждое утро выводит его из мрака ночи, или, выражаясь поэтически, каждое утро рождает светозарного сына и расстилает для него по небесному своду золотисто-розовую пелену. Зоря также представлялась пряхою, как и девы судьбы; по указанию немецких причитаний, одна из этих дев отпирает небо и выводит из-за темных затворов ясное солнце. На Руси уцелела старинная поговорка: «Дожидайся Солнцевой матери Божья суда!» Солнцева мать упоминается во многих сказках, и везде о ней говорится как о вещей пряхе: она дает странствующим героям мудрые советы и на золотой прялке прядет золотую кудель[267].
Впоследствии, когда нравственные представления стали брать перевес над религиозным натурализмом, идея судьбы отрешилась от стихийных богов, строителей мировой жизни, и обособилась в отдельное, самостоятельное божество. В Малороссии сохранилось такое предание: шел крестьянин по лесу и заблудился. Наступила ночь, вдали заблестел приветливый огонек; крестьянин поспешил на его свет, набрел на ветхую избушку и попросился ночевать. Его приняла бедная старушка и на вопрос гостя: «Кто ты?» – назвалась Судьбою. Еще крестьянин не успел заснуть, как кто-то постучался в окно. «Что?» – спросила Судьба. «Столько-то родилось мальчиков и столько-то девочек, – отвечал неведомый голос, – какая их судьба?» – «Та же, что у меня сегодня!» За окном послышался вздох. Наутро проснулся крестьянин не в бедной избушке, а в богатых палатах: всюду роскошь и золото! И остался он у Судьбы еще на одни сутки. Ночью повторилась прежняя сцена: кто-то постучался в окно и сказал: «Столько-то родилось мальчиков и девочек; какая их судьба?» – «Та же, – раздалось в ответ, – что у меня сегодня!» Судьба жила попеременно – один день как нищая, а другой как богачка, обладающая несметными сокровищами; кто в какой день родится, таково его и счастие. Возвратясь домой, крестьянин нашел, что жена родила ему двух сыновей: одного – в бесталанный день, а другого – в счастливый. Вся жизнь близнецов послужила оправданием той судьбы, которая каждому из них была определена при рождении. Не менее интересна малорусская сказка о двух Долях. Жили два брата – младший в довольстве и счастии, а старший в бедности. Настало лето. Старший брат нанялся у младшего жать хлеб. Раз приходит он в поле и видит: женщина в нищенском рубище ходит между копнами, выдергивает самые крупные колосья из снопов, полученных старшим братом за работу, и втыкает их в снопы младшего. «Кто ты?» – спросил бедняк. «Я Доля твоего брата; он спит, а моя обязанность денно и нощно трудиться на него, как на своего господина, с самого рождения его до смерти я ему верная слуга: берегу его от опасностей, лелею его детей, окропляю его поля и огород росою, гоню ему рыбу в бредень, рои пчел – в улья, охраняю от хищного зверя и холю его скотину, привожу к нему купцов, набиваю цену на его товар и дарю его семью здоровьем. Твоя же Доля – белоручка – думает только о песнях и нарядах, и потому ты беден». Великорусская редакция этой сказки такова: разделились двое братьев и стали жить особо. У старшего брата что ни год – то дети рожаются, а хозяйство все плоше да хуже идет; до того дошло, что совсем разорился – и детям не рад! Пришел бедный к младшему, богатому брату: «Одолжи, – просит, – хоть на один день лошади; пахать не на чем!» Тот позволил: «Возьми на один день, да смотри – не замучь!» Бедный отправился в поле, а там неведомо какие люди на братниных лошадях землю пашут. «Стой! – закричал он, – сказывайте, что вы за люди?» – «А разве не видишь, – отозвался один из пахарей, – что я Счастье твоего брата; он пьет-гуляет, ничего не знает, а мы на него работаем». – «Куда же мое Счастье девалось?» – «А твое Счастье вон под кустом, в красной рубашке, лежит; ни днем, ни ночью ничего не делает, только спит!» – «Ладно, – думает мужик, – дай-ка я доберусь до него!» Пошел, вырезал толстую палку, подкрался к своему Счастию и вытянул его по боку изо всей силы[268]. Счастье проснулось и спрашивает: «Что ты дерешься?» – «Еще не так прибью! Люди добрые землю пашут, а ты без просыпу спишь!» – «А ты небось хочешь, чтоб я на тебя пахал? И не думай!» – «Что ж, все будешь под кустом лежать? Ведь эдак мне умирать с голоду придется!» – «А ты коли хочешь, чтоб я тебе помочь делал, так брось крестьянское дело да займись торговлею. Я к вашей работе совсем непривычен, а купеческие дела всякие знаю». – «Займись торговлею!.. Мне есть нечего, а не то что в торг пускаться». – «Ну хоть сними со своей бабы старый сарафан да продай; на те деньги купи новый – и тот продай! А уж я стану тебе помогать, ни на шаг прочь не отойду!» Послушался мужик и вскоре разбогател от счастливого торгу. Жалуясь на бедность, поселяне говорят: «Плаче твоя доля!», «Эко счастье – на мосту с чашкой!» или «Моя-то доля с чашкой в поле!» (т. е. мой удел собирать милостину). Про счастье выражаются, что оно «як трясця: кого схоче, на того й нападе»[269]. Когда невеста собирается под венец, она с тревогой задумывается о той судьбе, какая ожидает ее замужем.
266
Мы говорим: «про-свещение», свет знания (правды, истины), мрак невежества, прозорливость, ясновидение, умственная слепота, дальновидный или темный человек.
267
По мнению г. Потебни, в чешской сказке о деде-Всеведе спутаны два различных предания; под именем деда-Всеведа скрывается дракон, а чтo сказка называет его солнцем – это не более как ошибка рассказчика. Мы не можем согласиться с этим мнением. Правда, что те же самые подробности, какие встречаем в сказке о деде-Всеведе, повторяются и во множестве других сказок, где герой отправляется за разрешением трудных вопросов к царю-змею, дракону, горному великану и даже черту, но это только доказывает, что один и тот же миф мог варьироваться различно. На сказочного героя возлагается обязанность узнать: отчего высох источник живой воды? отчего яблоня не дает моложавых плодов? кем похищена прекрасная царевна или как излечить ее от тяжкой болезни? и куда затерялся ее золотой ключ? Вопросы эти живописуют зимнее состояние природы, когда иссякает живая вода дождей, когда в небесных рощах перестают зреть моложавые яблоки, когда богиня летнего плодородия попадает во власть демонов и теряет свой ключ-молнию. Но увядание и возрождение мировой жизни условливаются деятельностью богов и демонов, и потому с вопросами о конце зимы и начале лета народная фантазия с равным правом могла обращаться и к царю-змею (Вритре) как похитителю прекрасной богини, живой воды и моложавых яблок, и к Солнцу как владыке пресветлого рая и, наконец, к Судьбе как представительнице суда Божьего, которым зиждется и управляется вся Вселенная. Затем остается одна черта в сказке о деде-Всеведе, которую, кажется, следует признать заимствованною из преданий о драконе и перенесенною на Солнце: это вырывание золотых волос из головы деда-Всеведа. Заметим, что странствование к Солнцу за разрешением различных вопросов вовсе не составляет исключительной принадлежности сказки о деде-Всеведе, а напротив, есть один из обычных мотивов народного эпоса.
268
Вариант: Жили-были два брата рыбака – один богатый, другой бедный. У богатого завсегда все верши рыбой полны, а бедному коли попадется две-три плотички – и то слава Богу! «Что за чудо! Уж не ворует ли кто мою рыбу?» – подумал он, взял плеть и пошел ночью на реку. Послышался плеск по воде; глядь – кто-то в братнину сеть рыбу загоняет. «Ты кто?» – спрашивает рыбак. «Я Доля твоего брата, гоню ему рыбу». – «А где ж моя Доля?» – «Твоя Доля – ленивая, вверх брюхом на камне лежит, песни поет да в гусли играет; оттого ты и беден». Рыбак бросился к камню и давай стегать свою Долю плетью…