Народный эпос любит останавливаться на таинственной науке оборотничества и нередко заставляет своих героев
Богатырь Волх Всеславьевич, имя и подвиги которого указывают на его чародейное значение (когда он родился – сотряслось все царство индийское), с детства учился трем премудростям: оборачиваться ясным соколом, серым волком и гнедым туром – золотые рога; далее былина рассказывает, что он оборачивался горностаем и мурашкою. Царь Афромей, по свидетельству былины об Иване Годиновиче,
«Слово о полку…» замечает о князе Всеславе, что у него вещая душа была в теле, что он «в ночь влком рыскаше: из Кыева дорискаше до кур (= до петухов) Тмутороканя, великому Хръсови[363] влком путь прерыскаше», т. е. достигал Тмутаракани до рассвета, предупреждая восход Солнца.
В зимние месяцы небо и царствующие на нем светила помрачаются густыми туманами, бог-громовник перестает разить демонов и заключается в окованные стужею тучи; таким образом, все светлые боги облекаются в темные облачные покровы и теряют свою благодатную силу, или, выражаясь мифически, надевают мохнатые одежды, делаются оборотнями и подчиняются злой чародейке Зиме. В ту печальную пору колдуны, ведьмы и демонические духи овладевают небесным царством, набрасывают на богов волчьи и другие звериные шкуры, превращают их в мифических животных, в образах которых и пребывают они до начала весны. Такое невольное превращение в сказаниях индоевропейских народов называется околдованием, зачарованием, заклятием. В разных отделах настоящего сочинения уже были приведены и объяснены некоторые из этих сказаний (например, о свином чехле и добром молодце Незнайке, который рядится в воловью шкуру); но эпос народный чрезвычайно богат подобными поэтическими изображениями, и мы позволяем себе указать еще несколько примеров. Остановимся на сказке о заклятых детях. «Если б Иван-царевич взял меня замуж, – говорит красная девица, – я бы родила ему сыновей – по колена ноги в золоте, по локоть руки в серебре, или: во лбу красное солнце, на затылке светёл месяц, по косицам частые звезды». Иван-царевич взял за себя девицу; пришло время, родила ему царевна сыновей – таких ненаглядных, каких обещала; но злая ведьма (иногда ее заменяют завистливые сестры: пряха, что с помощию одного веретена может одеть все царство, и искусная ткачиха, обещающая выткать ковер-самолет, т. е. вещие жены, изготовительницы облачных тканей и вместе с тем злые парки) подменяет их щенками и котятами, а настоящих детей прячет в подземелье возле старого дуба. Родила еще царевна сына-богатыря и успела скрыть его от ведьмы за пазухой; между тем ее осудили, посадили в смоленую бочку, оковали железными обручами и пустили в океан-море глубокое, а Иван-царевич женится на дочери хитрой волшебницы. Долго носило бочку по морю и наконец прибило к далекому берегу, а тем временем сын-богатырь растет не по дням, а по часам, как тесто на опаре всходит; вырос, потянулся – и вмиг бочку разорвало, железные обручи поспадывали. Мать с сыном выходит из бочки; богатырь с помощью кремня и огнива, топора и дубинки (эмблемы молнии) строит славный дворец, добывает разные диковинки (мельницу, которая сама мелет, сама веет, пыль на сто верст мечет, кота-баюна, который песни поет, сказки сказывает, и золотое дерево с певчими на нем птицами) и освобождает из подземелья братьев. Доходит о том слух до Ивана-царевича; он приезжает посмотреть на диковинки – тут все изобличается, ведьму предают казни, и царевич берет к себе прежнюю жену. Интересен вариант, записанный в Пермской губ.: молодая царица родила трех чудесных младенцев; Баба-яга вызвалась быть повитухою, оборотила царевичей волчатами, а взамен их подложила простого крестьянского мальчика. Царь разгневался на жену, велел посадить ее вместе с ребенком в бочку и пустить в сине море. Бочка пристает к пустынному берегу и разваливается; царица и подкидыш выходят на сухое место, молят Бога даровать им хлеб насущный, и по их молитве превращается вода в молоко, а песок в кисель. Проходили мимо нищие и нимало дивилися, что вот живут себе люди – о хлебе не думают: под руками река молочная, берега кисельные; пришли к царю и рассказали ему про то диво неслыханное. А царь уже успел на другой жениться – на дочери Бабы-яги. Услыхала те речи новая царица, выскочила и крикнула: «Экое диво рассказывают! У моей матушки есть получше того: кувшин о семи рожках – сколько ни ешь, сколько ни пей, все не убывает». Этими словами она отуманила царя: то хотел было ехать на диво посмотреть, а то и думать перестал. Когда сведал про это подкидыш, тотчас же собрался в путь и унес у Бабы-яги заветный кувшин. Снова заходят к царю нищие, рассказывают про реку молочную, берега кисельные и кувшин о семи рожках. Ягинишна выскочила. «Нашли, – говорит, – чем хвастаться! У моей матушки получше того: зеленый сад, в том саду птицы райские поют песни царские». Подкидыш отправился сад добывать, обошел вокруг него и, произнеся заклятие: «Как дует ветер, так лети за мною зеленый сад!» – заиграл в дудочку»; и в ту же минуту деревья двинулись с места и последовали за своим вожатым. Тогда Ягинишна стала похваляться зеркальцем: «У моей матушки есть почище того: чудное зеркальце – как взглянешь в него, так сразу весь свет увидишь!» Подкидыш заказал кузнецу сковать три прута железных да щипцы, пришел к Бабе-яге, поймал ее за язык щипцами, начал бить прутьями железными и заставил отдать себе зеркальце. Принес зеркало домой, царица глянула в него и увидела своих деток волчатами – на чистой поляне, промеж густого орешника, по травке-муравке валяются. Подкидыш вызвался на новое дело: он пришел на поляну и, пока волчата спали, развел костер и связал у них хвосты в один крепкий узел да как крикнет зычным голосом: «Не пора спать, пора вставать!» Волчата вскочили и рванулись бежать в разные стороны – волчьи шкуры с них мигом слетели, и явились три добрых молодца, три родных братца. Подкидыш схватил волчьи шкуры и бросил в огонь; когда они сгорели, братья воротились к матери. Услыхал царь про царицу и царевичей, не вытерпел, поехал к ним и узнал все, что было; в тот же день он приказал расстрелять Бабу-ягу вместе с ее дочкой. Сказка эта передается еще со следующими отменами: царица породила двух сыновей и третью дочь-красавицу, которая, когда улыбалась, – розы сыпались, а когда плакала – вместо слез алмазы с бриллиантами падали. При самом рождении дети подменяются щенками да котятами; впоследствии царевичи были превращены в камни, а царевна добывает птицу-говорунью, поющее дерево и живую воду; этою водою она возвращает братьев к жизни, колдовство рушится, и правда торжествует над злобою. В немецкой редакции поющее дерево названо sonnenbaum, а живая вода – sprinpande wasser; на солнечном дереве красуются золотые плоды, и блеск их так силен, что прогоняет ночную тьму. Подобные сказки составляют общее наследие индоевропейских народов. Внимание наше прежде всего останавливается на тех чудесных приметах, с какими рождаются на свет цареви
362
В одной из великорусских песен девица, отданная замуж в чужедальнюю сторону, прилетает оттуда на родину горемычною кукушкою, а в другой сёстры идут искать своего милого брата:
363
Имя Хоре (Хърсъ, Хръсъ) встречается во многих старинных; исследователи признают его тождественным Дажьбогу: в санcкр. «солнце» – sûrya (ведич. sûr, sûra) = svarya от svar – свет, небо: слову svar в зендском соответствует hvarĕ, род. hûгô – солнце, перс. chûr, hôr, осc. chur.