Влиянием колдовства объяснялись не только болезни, но и всякие житейские неудачи. В 1660 году заявил в съезжей избе на Тюмени кречатий помощник Дмитрий Головин: «В прошлом де году он Митька не добыл кречета, потому что де на него хвалили кречатьи помощники Федька Онохин с братом с Ивашком с Меншим, и говорили ему, что де тебе не добыть кречета, и над ним де Митькою Федька с братью ведовал; да кто подле них и рыбу ловит, ино де ничего не добудут… Да пашенной же крестьянин Ивашко Букин сказывал ему Митьке: за то де над тобою Ивашко Онохин и похимостил (поколдовал), что де ты его бранил; а он де Митька его Ивашка не бранивал». Царские свадьбы в старину так же редко обходились без подозрений в злом чародействе, как теперь не обходятся без них свадьбы поселян. Великий кн. Симеон Гордый, по кончине первой жены своей в 1345 году, сочетался браком с Евпраксией, дочерью одного из князей смоленских, но через несколько месяцев отослал ее к отцу – для того, что «великую княгиню на свадьбе испортили: ляжет с великим князем, и она ему покажется мервец». Третья жена Ивана Грозного Марфа Васильевна Собакина, дочь новгородского купца, занемогла еще невестою, стала сохнуть и через две недели после брака скончалась, что также приписано порче злых людей. И первые заботы о семейном счастии царя Михаила Федоровича были неудачны: когда не состоялась его свадьба на Марье Ивановне Хлоповой[410], он взял за себя княжну Марью Владимировну Долгорукову; но она вскоре умерла, и летопись утверждает, что царица была испорчена: «Грех же наших ради от начала враг наш диявол, не хотяй добра роду хрестьянскому, научи врага человека своим дьявольским ухищрением испортиша (–ти) царицу Марью Володимеровну, и бысть государыня больна от радости (т. е. со дня свадьбы, которая совершилась 18 сентября) до Крещения Господня», а в Крещение предала душу свою Богу. Известна печальная судьба первой невесты царя Алексея Михайловича, дочери Рафа Всеволжского. Котошихин говорит, что избранную невесту испортили жившие во дворце матери и сестры знатных девиц, упоив ее из зависти отравами; а по свидетельству Коллинса, когда, по принятому свадебному обряду, расчесывали и окручивали невесте волосы, то назначенные к тому женщины нарочно завязали ей косу так крепко, что бедная девушка упала в обморок. Тогда ее огласили страдающею падучей болезнею; отца ее высекли кнутом и вместе с дочерью сослали в Сибирь; но после царь узнал истину и назначил своей бывшей невесте двойное содержание[411]. Рассказ Коллинса подтверждается отчасти и нашими официальными актами: в 1647 году царь Алексей указал послать в заточение в Кириллов монастырь под крепкое начало крестьянина Мишку Иванова «за чародейство и косный развод и за наговор, что объявилися в Рафове деле Всеволожского». Из челобитной боярина Матвеева, на которую укажем ниже подробнее, видно, что враждебная ему боярская партия, стараясь помешать браку царя Алексея Михайловича с Натальей Кириловною Нарышкиною, прибегнула для этого к обычному оговору в волшебстве. Понятно теперь, почему так заботливо старались оберегать на царских свадьбах и жениха, и невесту, и их платье («стряпню»), и места для сидения, и подаваемые яства, и напитки. Ежедневная жизнь царской семьи обставлялась теми же заботами; зорко следили за всякими попытками к чародейству и порче, и беспрерывно возникали дела о волшебстве. От XVII века сохранились в архивах некоторые из этих любопытных дел. Из них мы узнаём, что на Москве, в разных концах города, жили бабы-ворожейки или колдуньи, к которым приезжали боярские и иных сословий жены просить помощи против супружеской ревности, советоваться о своих любовных интригах и о средствах, как умерять мужнин гнев или изводить недругов. В 1635 году одна «золотная» мастерица выронила во дворце платок, в котором был завернут корень. По этому поводу произвели розыск. Мастерица на вопрос, где она взяла корень и зачем ходит с ним к государю, отвечала, что корень нелихой, а носит его при себе «от сердечной боли, что сердцем больна». Жаловалась она одной женке, что до нее муж лих, и та женка дала ей корень обратим (т. е. обращающий на любовь), а велела класть его на зеркальное стекло и, глядясь в то зеркало, приговаривать: «Как люди в зеркало смотрятся, так бы муж смотрел на жену да не насмотрелся!» Тогда муж будет к ней ласков и милостив
410
По мысли царя, взята была ко двору «в верх» девица Марья Ивановна Хлопова и объявлена царскою невестою; вскоре она заболела, обкушавшись сластями. Михайло Салтыков донес государю, что болезнь у Хлоповой великая и нельзя чаять долгого живота ей, вследствие чего она была сослана вместе со своими родичами в Тобольск, откуда после переведена в Нижний. В 1623 г. дело это было поднято снова, так как до царя дошли слухи, что невеста его, со времени отсылки ее, находится в вожделенном здравии. Врачи, лечившие невесту, сказали, что болезнь ее была ничтожная и легко излечимая; а Хлоповы обвиняли во всем окольничих Михайлу да Бориса Салтыковых. Дядя невесты, Гаврило Хлопов, показал: «Ходил государь в Оружейную палату и смотрел оружейныя казны, и поднесли де к государю турскую саблю и почали хвалить, и Михайло де Салтыков учал говорить, что и на Москве государевы мастеры такую саблю сделают. И государь де пожаловал, тое саблю дал в руки ему Гавриле и говорил ему: чает ли он, что такую саблю сделают на Москве? и он де говорил, что сделают, только, чаю, не такову, какова та. И Михайло де тое саблю у него из рук вырвал и молвил, что он говорит не знаючи. И он де за то с Михайлом побранился и поговорил с Салтыковыми гораздо в разговор, и с тех де мест Борис да Михайло Салтыковы любити их не учали. А после того, недели с две спустя, учала Марья Иванова дочь Хлопова понемогати и почала блевати часто, и чает де от сладких ядей, потому что едала сласти». Марья Хлопова показала, что рвало и ломало ее, и опухоль была, а думает, что то учинилося от супостат ее. Результатом следствия была ссылка Салтыковых с их женами в Галич и Вологду, так как они для своей недружбы с Клоповыми «любити их не почали – для того, чтобы одним быть при государе, и ихнею смутою почала быти Марья Хлопова больна». Больной невесте (как видно из следственного дела) давали пить св. воду с мощей да камень безуй. В 1655 г. доставлены были в аптекарский приказ три рога инроговые, и доктор Граман, осмотря их, сказал, что те роги – прямые (настоящие) и помогают в лихорадке, огневой (горячке), от морового поветрия, в черной немочи и когда укусит змея, «а принимать того рога против двунадцати зерен с каменем безуем – с теплым ренским или в романеи»; роги оценены: два больших в 5000 руб., а меньший около 1000 руб. Встречается еще упоминание о камне безвар: в 1587 г. эрцгерцог австрийский Максимилиан прислал в дар Федору Ивановичу этот камень, «взяв из казны отца своего, а имеет силу и лечбу великую от порчи».