Выбрать главу

В-третьих, как огонь сопровождается дымом, как молниеносное пламя возгорается в дымчатых, курящихся парами облаках, так и душа, по некоторым указаниям, исходила из тела дымом и паром. В Софийском временнике о смерти великого кн. Василия Ивановича сказано: «…и виде Шигона дух его отшедше, аки дымец мал». Санскр. dhûma – движущееся курево, греч. ΰμα, δύος – курение, фимиам, лат. fumus (с заменою dh звуком f), слав. «дым», лит. dumas, др. – нем. toum, taum от снкр. dhû – agitare, commovere (= греч. δύω). От того же корня образовались слова, указывающие на душевные способности: греч. δυμός – душа и движение страсти, слав. «дума», «думать», лит. duma, dumoti, dumti. Слово «пара» (парит – делается душно перед грозою и дождем, преть, парун – зной, духота) имеет следующие значения: пар, дух и душа; «Пара вон!», т. е. «Душа вон!».

В-четвертых, далее – душа понималась как существо воздушное, подобное дующему ветру. Язык сблизил оба эти понятия, что наглядно свидетельствуется следующими словами, происходящими от одного корня: душа, дышать, воз(вз) – дыхать, д(ы)хнуть, дух (ветер), дуть, дунуть, духом – быстро, скоро, воз-дух, воз-дыхание, вз-дох[153]. В других языках также придаются душе названия от воздуха, ветра, бури: от санскр. корня an (дуть) образовались: ana, ana – дуновение и дыхание жизни, anila – ветр, anu – человек, т. е. живой, одушевленный; лат. animal – животное, animus, anima; гpeч. άνεμος – дух, душа; ирл. anail – дыхание, дуновение; кимр. anal, армор. énal – дуновение; ирл. anam; кимр. en, enaid, enydd, ener, enawr; корн. enef; армор. éné, inean – душа, жизнь; гот. сложное uz-anan – испускать дыхание, умирать; др. – нем. unst – буря, вьюга; сканд. andi – spiritus, önd – душа; перс. ân – душевная способность; армян, antsn – ум, душа[154]. В глубочайшей древности верили, что ветры суть дыхание божества и что Творец, создавая человека, вдунул в него живую душу. Ветрам присвояла сила призывать мертвых к жизни, одухотворять трупы и кости[155]. Покидая тело, душа возвращалась в свое первобытное, стихийное состояние. Когда вихрь срывает с деревьев листья и они, колеблясь, несутся по воздуху, – виною этого, по словам черногорцев, бывают борющиеся между собой ведогони; если в трубе гудит ветер, белорусы принимают это за знак, что в хату явилась душа, посланная на землю для покаяния; в завывании ветров моряки слышат плач и стоны утопленников, души которых осуждены пребывать на дне моря. Такое представление души совершенно согласно с тем физиологическим законом, по которому жизнь человека условливается вдыханием в себя воздуха. В Южной Сибири грудь и легкие называются «вздухи»; простолюдины полагают, что душа заключена в дыхательном горле, перерезание которого прекращает жизнь. Глаголы «из-дыхать», «за-душить», «за-дохнуться» означают «умереть», т. е. потерять способность вдыхать в себя воздух, без чего существование делается невозможным. Об умершем говорят: «Он испустил последнее дыхание» или «Последний дух!» Наоборот, глагол «отдыхать» (отдохнуть) употребляется в народной речи в смысле «выздороветь, возвратиться к жизни». Чтобы прийти к подобным заключениям, предкам нашим достаточно было простого, для всех равно доступного наблюдения: в ту минуту, когда человек умирал, первое, что должно было поражать окружающих его родичей, – это прекращение в нем дыхания; перед ними лежал усопший с теми же телесными органами, как у живых; у него оставались еще глаза, уши, рот, руки и ноги, но уже исчезло дыхание, а с ним вместе исчезла и жизненная сила, которая управляла этими органами. Отсюда возникло убеждение, что душа, разлучаясь с телом, вылетает в открытые уста вместе с последним вздохом умирающего. По указанию Краледворской рукописи, душа исходит длинною гортанью и румяными устами; чешская поговорка «Nž má duši na jazyku!» означает «Он еле дышит, умирает». «Слово о полку…» выражается о князе Изяславе, что он изронил свою душу из храброго тела чрез злато ожерелье; а народные русские стихи говорят об изъятии души ангелом смерти «в сахарные уста». Обозначая различные душевные свойства, мы сравниваем их не только с пламенем, но и ветром; в языке нашем употребительны выражения: бурное расположение духа, ветреный человек, буйная голова (ср. «буйный ветер»), завихрился – загулялся, отбился от дела. У всех индоевропейских народов находим рассказы о мертвецах, блуждающих привидениями, легкими как воздух, с которым они внезапно появляются и исчезают, и так же, как воздух, неуловимыми для осязания. По смерти человека тело его разлагается и обращается в прах, и только в сердцах родных, знакомых и друзей живет воспоминание о покойнике, его лице, приемах и привычках: это тот бестелесный образ, который творит сила воображения для отсутствующих и умерших и который с течением времени становится все бледнее и бледнее. Образ умершего хранится в нашей памяти, которая может вызывать его пред наши внутренние очи; но образ этот не более как тень некогда живого и близкого нам человека. Вот основы древнеязыческого представления усопших бестелесными, воздушными видениями, легкими призраками = тенями. Греки и римляне думали, что друзья и родственники, по смерти своей, являются к постели близкого им человека, чтобы он в сновидениях мог проводить с ними время. Так, Ахиллесу явилась во сне тень Патрокла. Одиссей, посетивший Аид, пожелал обнять тень своей матери; три раза простирал к ней объятия, и трижды она проскользала между его руками, как воздух. Наш летописец, рассказывая о полочанах, избиваемых мертвецами (навье[156]), изображает этих последних неуловимыми для взора призраками. По русскому поверью, кто после трехдневного поста отправится в ночь, накануне Родительской (поминальной) субботы, на кладбище, тот увидит тени не только усопших, но и тех, кому суждено умереть в продолжение года. Слово «тень» (= бестелесный образ) употребляется и в смысле привидения, и в смысле того темного изображения, какое отбрасывается телами и предметами, заслоняющими собою свет. Отсюда возникли приметы и поверья, связующие идею смерти с тенью человека и с отражением его образа в воде или в зеркале. Если на сочельник, когда станут вкушать кутью, не будет заметно чьей-либо тени, тот из домочадцев, наверно, умрет в самое непродолжительное время; ибо утратить тень – все равно что сделаться существом бестелесным, воздушным. В числе других чародейных способов порчи известно и заклятие на тень. Если осиновым колом прибить к земле тень, падающую от колдуна, ведьмы или оборотня, то они потеряют свою силу и будут молить о пощаде. Существует предание о том, как нечистая сила завладела тенью одного человека и как много он выстрадал, пока не удалось ему возвратить своей тени назад. Многие еще теперь не решаются снять свой силуэт, основываясь на суеверной примете, по которой снявший с себя такое изображение должен умереть в течение года; другие запрещают детям смотреть на свою тень и на свое отражение в зеркале: иначе сон ребенка будет беспокоен и может легко приключиться какое-нибудь несчастие. Когда кто умрет в доме, то все зеркала занавешиваются, чтобы покойник не мог смотреться в их открытые стекла. Зеркало отражает образ человека – так же, как и гладкая поверхность воды, а по сербскому поверью, человек, смотрясь в воду, может увидеть в ней свой смертный час; по мнению раскольников, зеркало – вещь запретная, созданная дьяволом[157].

вернуться

153

От санскр. корня dhu. Ср. переход звуков «у» и «ы» в словах: слух – слых, слышать («слыхом не слыхал»).

вернуться

155

So zeigt eine Miniatur des zwölften Jahrhunderts einer lateinischen Bibeihandschreft zu Erlangen die Belebung des Gebeines durch den Wind Hesek. 37, 1 bis 10, bes. 9: «und er sprach zu mir: weissage zum Winde; weissage, du Menschenkind, und sprich zum Winde: so spricht der Herr Herr – Wind komm herzu aus den vier Winden und blase diese Getödteten an, dass sie wieder lebendig werden», inden in die Todteu lehendiger Odem von den vier Winden kommt, welche in den Ecken als blasende blaue Köpfe angebracht sind. Aehnlich blasen in einem der Münchener Bibliothek angehorenden Evangeliarium des eilften Jahrhunderts die vier Winde bei der Auferstehung der Todten als zweigehörnte blaue Köpfe aus den Wolken.

вернуться

156

Уже средний род этого слова указывает на что-то безличное, лишенное сущности человеческой природы.