В белорусской песне усопшая мать просится у Бога поглядеть на свадьбу своей дочери в следующих выражениях:
Болгары думают, что Илья-пророк заставляет умерших цыган делать из снегу град и пускать его летом на поля и нивы грешников. Илья-пророк заменяет здесь Перуна, а умершие цыганы – темных эльфов, злых мар. Налагая на старинные предания этнографические и бытовые черты, фантазия, под влиянием народной неприязни к цыганам и ради их смуглого цвета, сочетала с этим племенем представления, относимые некогда к демоническим силам природы. В народных сказках – там, где в более древних редакциях выводится злая ведьма, в позднейших переделках уже стоит цыганка. Литовцы верят, что души усопших носятся верхом на конях, с копьями в руках, около своего прежнего жилища; по их словам, если построить дом на той дороге, которою привыкли ездить мертвецы, то в нем – не житье: постоянно будет слышаться шум, ветер станет срывать кровлю, и дом скоро разрушится.
Немецким эльфам соответствуют у славян вилы и русалки – облачные, грозовые девы, в которых, сверх того, видят и существа загробного мира. Таким образом, душа, согласно с грамматическим родом этого слова (чеш. duše, лит. duszia, греч. ψυχή, лат. и итал. anima, фран. âmен, исп. alma, нем. seele), олицетворялась по преимуществу в женском поле, и это было до такой степени сильно, что у литовцев находим следующее предание: в 1279 году были замучены крестоносцами два упорных язычника; одного из них они разорвали с помощию дерева, а другого привязали к коню и размыкали по полю. Душа первого прилетела потом птичкою, а душа последнего являлась в образе девы, восседающей на коне. Колляр указывает на поверье (in Trentsiner comitat, in der gegend von Sillein = Zilina), что души невест, умерших после помолвки, блуждают по ночам, водят хороводы, поют песни и называются вилами (wily). Поверье это наводит на связь слова «вила» с лит. wélĕs – души умерших и с латыш. wels – бог усопших и потом черт, властитель ада. Отсюда объясняется, почему в некоторых местностях вилы, несмотря на свою неземную красоту, представляются безносыми: черта, сближающая их с могильными привидениями и самою Смертию, изображаемыми в виде скелетов. Как у нас уцелело предание о душах трех ведьм, которые горят на небе «девичьими зорями» (= звездами), так у хорватов есть подобное же предание о созвездии Плеяд (Blašiće, Волосожары, Бабье созвездие): там, говорят, обитают семь вил; давно, при начале света, ходили эти вилы по земле, пели и водили хороводы, а потом покинули земной мир и водворились на звездах Плеяд, где и доныне каждую ночь водят коло. В сербской песне девица молит посестриму-звезду наделить ее красотою, и вслед за тем мольба ее исполняется вилою. На связь вилы с бабочкою указывает название этой последней вилиным конем (виленски конь): как малютка эльф или усопшая душа, вила летает на крыльях мотылька, ездит на нем по воздушным пространствам. У болгар существует поверье, что дети, мертворожденные или умершие без крещения, поступают в сообщество воздушных духов: мальчики делаются навяками (= навами), а девочки – самодивами; навяки обыкновенно принимают вид лебедей, и в шуме колосистых нив поселянам слышится их неутешный плач.
Русские поселяне убеждены, что русалки суть души младенцев, умерших некрещеными, а также утопленниц, удавленниц и вообще женщин и девиц, самопроизвольно лишивших себя жизни, следовательно, души не удостоенных погребения. Но когда все были язычники и не знали ни крещения, ни христианского погребения, тогда всякая душа сопричислялась к русалкам. Это древнее верование удержано народною памятью за детьми и утопленницами – во-первых, потому, что самые души олицетворялись малютками, а во-вторых, потому, что русалки признавались обитательницами вод. Девицы, бросающиеся с горя и отчаяния в воду, подхватываются русалками и поступают в среду этих водяных нимф, подобно тому как у литовцев такие утопленницы превращаются в ундин. Младенцев, мертворожденных или скончавшихся без крещения, русалки похищают из могильных ям и уносят в свои воды; они крадут их даже из-под порога избы. В течение семи лет в Троицын и Духов дни души этих младенцев летают по воздуху и выпрашивают себе крещения. Думают, что их можно спасти произнесением слов: «Крещаю тебя во имя Отца и Сына и Святого Духа!» – и ежегодными панихидами в первый понедельник Петровки. Если же в семилетний срок они не будут искуплены молитвами и не услышат ни от кого приведенной формулы, то навсегда остаются в обществе русалок. Та же судьба ожидает и тех несчастных младенцев, которых проклинают матери еще в утробе или до совершения над ними таинства крещения; они исчезают из дому и становятся русалками. Эта порода русалок-детей представляется народной фантазии в виде девочек-семилеток с русыми кудрявыми волосами, в белых сорочках без пояса. В Малороссии и Галиции называют их мавками (малками, майками). По мнению наших исследователей, мавка – то же, что навка (уменьшительное от «навь»), т. е. мертвушка. Как ни соблазнительно такое объяснение, но мы не решаемся принять его, потому что малорусы доселе употребляют слова «навы», «навьский», не допуская изменения начального звука. Справедливее производить это название от «мал», «малый»; в областных говорах «малко» – ребенок (мальчик, малыш), «малка» – малорослая женщина или корова; звук «л» в малорусском наречии переходит в «в», как и во многих других речениях: «русавка» вместо «русалка», вовк – волк, мовчать – молчать и т. д. Таким образом, «мавка» означает малютку, карлика = существо, подобное лужицким людкам. Мавки сопутствуют русалкам и стараются мстить живым людям за то, что допустили их умереть некрещеными и лишили небесного царства. В летнее время они плавают в ночные часы на поверхности рек, источников и озер и плещутся водою, а в Зеленую, или русальную, неделю бегают по полям и нивам с печальным возгласом: «Мене маты породыла, нехрещену схороныла!» Те из них, которые тотчас после рождения были потоплены своими невенчанными матерями (девицами), любят колыхаться на березах, причитывая: