-- Мне нездоровится, -- сказал он шепотом: -- я пойду...
Он хотел выйти медленно, с достоинством, но едва встал со стула, как ноги его неудержимо понесли, и он стремглав бросился к двери. Уже за дверью он услыхал ехидный вопрос Маслова:
-- Не холера ли схватила Петра Петровича?..
Приехав домой он тотчас же разделся и лег в постель, не отвечая на расспросы жены, обеспокоенной его бледностью и странным, полусумасшедшим взглядом испуганно бегающих глаз. Спал он тяжелым, кошмарным сном, и ему всю ночь представлялись какие-то длинные, темные коридоры, по которым он носился в ужасе, убегая от Маслова, Лобанова и всех обывателей города, преследовавших его с дикими криками:
-- Ату его! Держи! Держи!..
Проснулся он на рассвете, весь в холодном поту, и решил больше не спать, чтобы не видеть во сне таких ужасов. "Сегодня воскресенье -- лучше днем посплю", -- утешал он себя. И до девяти часов пролежал с открытыми глазами...
Но днем ему не удалось поспать. В этот день они были званы на крестины к Рябовским и не пойти было совершенно невозможно: Рябовский был непосредственным начальством Петра Петровича в государственном банке. Но хуже всего было то, что за обеденным столом у Рябовских Петру Петровичу пришлось сидеть прямо против купца Маслова, которого раньше там не было, по крайней мере, до обеда, Петр Петрович не видел его среди гостей. Углубившись в свою тарелку, он услышал вдруг кем-то произнесенную фразу, от которой его передёрнуло с ног до головы. Кто-то сказал:
-- Пустое-с. Передавать приходится при сдаче, только убыток-то от этого небольшой...
Петр Петрович поднял глаза на говорившего и бессильно опустил вилку, которой готовился отправить в рот жирный кусок баранины. Против него сидел Маслов, неизвестно как и откуда взявшийся. "Следит за мной"! -- в ужасе подумал Колобков: "куда я -- худа и он"...
-- Ты видишь? -- шепнул он жене, сидевшей рядом с ним, незаметно кивая ей в сторону Маслова.
-- Кого? -- спросила та, перестав есть и оглядывая весь стол.
-- Маслов здесь! -- шепнул Петр Петрович, с выражением неподдельного ужаса в глазах.
-- А почему ж ему не быть здесь? -- спокойно сказала жена, снова принимаясь за еду: -- Он шурин Рябовскому...
-- Да-с, -- продолжал Маслов, обращаясь к своему соседу: -- убыток, говорю я, от передачи небольшой, потому что всякий, кому передашь, ежели он человек порядочный, тотчас же, или спустя некоторое время, сам заметит и вернет. Конечно, бывают и такие, которые не только что не вернут, а еще и в амбицию входят, когда скажешь; дескать, мы не мошенники какие...
Петру Петровичу показалось, что Маслов, при последних своих словах, подмигнул в его сторону. Для него было несомненно, что эта фраза была пущена купцом именно по его адресу, и от обиды и злости у него перекосило лицо и потемнело в глазах. Приподнявшись со стула, он вытер губы салфеткой и тяжело дыша и заикаясь, тихо спросил:
-- Вы это н-на кого же... на-намекаете?..
Маслов удивленно посмотрел на него, потом засмеялся:
-- Шутник вы, Петр Петрович, -- и при этих словах, по своей привычке, снова подмигнул левым глазом.
-- Прошу не насмехаться надо мной! -- вспылил Петр Петрович, выведенный из себя этим подмигиванием.
Он ударил кулаком по столу:
-- Извольте сейчас же сказать, кого вы только что обозвали мошенником! -- крикнул он сдавленным голосом, задыхаясь и дрожа всем телом.
Все замолчали, с любопытством прислушиваясь к начинающемуся скандалу. Маслов тоже рассердился, побагровел и, положив вилку и нож на тарелку, взял руки в бока.
-- Чего вы ко мне привязались? -- грубо спросил он, вращая налившимися кровью глазами.
-- Нет, вы скажите! -- уже пронзительно, тонкой фистулой кричал Петр Петрович: -- Я протестую!..
Жена дернула его за фалду сюртука, но он гневно отмахнулся от нее, продолжая кричать и бить кулаком по столу;
-- Оставь! Пусть он скажет! Пусть скажет, говорю тебе!..
Он захлебнулся, закашлялся, беспомощно замахал руками и, опрокинув стул, выбежал в переднюю. Жена бросилась за ним. Они уехали не окончив обеда.
Дорогой жена сердито спрашивала его:
-- С чего это ты привязался к нему? Кажется и выпил-то немного!.. И что это с тобой, скажи, ради Бога?.. Скандал-то какой поднял!..
Петр Петрович мрачно молчал, подавленный случившимся. "Сам себя выдал", -- думал он, не слушая жены: -- "теперь уж конец"!..
Дома, раздевшись, он лег в постель и стал тихо стонать. Ему казалось, что он умирает, и на все вопросы жены что с ним, он тихо, плачущим тоном, говорил:
-- Умираю от человеческой подлости... Все подлецы и мерзавцы... И ты за одно с ними...
К ночи у него опять появился страх преследования. Ему уже казалось, что его обвиняют в каком-то неслыханном преступлении, и что его ищут по всему городу, чтобы арестовать и посадить в тюрьму. Обливаясь холодным потом, он ждал, что вот, раздается звонок и придут за ним судебные и полицейские власти. И он мучительно ломал себе голову, придумывая, куда бы спрятаться, чтобы его не могли найти...