Упившийся и подзомбленный Антипов за ненадобностью опять сделал попытку упасть под стол, но дородная супруга Филатова успела его подхватить и волоком доставить до диванчика в углу. Туда же – в одиночку добыла из-под стола – переправила и мужа. Будить его в эту ночь она не собиралась, но и свиньей валяться – не дело.
– Неохота пить…
– Ну-у, обижаешь… Такой день…
Леха понимает, что проще согласиться и не спорить, чтобы отвязался.
– Ладно, я вот этого хочу, – и налил себе полрюмки портвейна.
– Что это? Ну-ка, дай-ка… – Дядя Петя подносит поближе, всматривается циклопом… – А-а, дамское… Ну-ну, а мы простенького… Давай… Не забывай нас…
Чокнулись, выпили.
– Баб Ира, я спать пошел, в сарай.
– Иди, Лешенька, я уж постелила.
Леха двинулся во двор, Мурман за ним. Трех метров до сарая не дошли – сон валит с ног, да такой крепкий – терпежу нет. Надо было не давать ему рюмку в руки… И вкус был такой странный… Леха на чистом упрямстве добрался-таки до кровати, взялся было за ремень и рухнул носом в подушку, одетый и в ботинках. Мурман сделал круг по сараю, проверил все на нюх и пристроился на полу вдоль раскладушки, рядом со своим обожаемым хозяином и другом.
Потом пришла мама, разула, раздела его, как маленького, укрыла одеялом, гладила его, спящего, по голове, обнимала поверх одеяла и плакала. Через два часа, когда уже рассвело, за ней пришли Чет с Ириной Федоровной и увели под руки. А Леха спал и был он в этом не виноват.
И наступило утро, сначала для молодежных парочек, которые, вопреки Лешкиному ночному удивлению, все же бродили вдоль речки Черной, встречали рассвет, затем для пастухов, спозаранку погнавших на выпасы свое и чужое движимое имущество, затем для Ирины Федоровны, спавшей от силы час, но уже занятой домашними крестьянскими обязанностями…
Позднее всех проснулись городские, Чет и Лена: Лена плакала, Чет утешал, они не спали до самого утра и уже в девятом часу смолкли на несколько минут, чтобы собраться с мыслями, ан уже Ирина Федоровна трясет их за плечи…
– Вставайте, ребятки, самовар на столе, Петр Силыч ждет…
Один Леха продолжал спать, покорный чарам, наложенным на него старым колдуном дядей Петей, его отцом. Дядя Петя вовсе не ложился: он словно бы боялся закрыть глаза и перестать видеть мир, такой разнообразный, прельстительный, живой…
– Вот так. Лишних нам не надо. Саша и Лена, вы садитесь от меня по правую руку, ты Федоровна, по левую. Леха пусть спит, ему полезно.
– Петр Силыч, совещание совещанием, а кушать все же надо, не стесняйтесь, я сейчас еще напеку…
– Федоровна!… Хорошие у тебя блины… Но не встревай.
Дядя Петя рассеянно оторвал кусок блина, начал было жевать, но состроил гримасу и проглотил одним комком.
– Дожили, значит, до светлого дня. У меня все под контролем, как у Мишки Горбачева в этом… Федоровна?… Да не в хворосте… А, плевать. Одним словом, сегодня в 22 часа по местному времени, в Парке культуры и отдыха на Шафировском Острове, ныне Елагином, будут они своего ублюдка крестить, да в силу возводить. Созрел он. И место там урочное, и срок подошел.
И всем нам, как и предсказано, наступит конец: мне, Елене и Сашке Чету… И тебе, Федоровна, тоже капец, но чуть позже, ибо ты не повязана с нами предопределением. А если бы Лешка в силу вошел, то и намного позже, уж защитил бы он тебя, по доброй памяти. Да вот, и в этом нам беда, – Леха все еще слабый, можно сказать – никакой, у Лены – и то силы больше. И вот висит предопределенное над нами троими, а значит, что пришла пора умирать… Когда я был маленький, мне казалось, что жизнь будет такой долгой, что никогда не кончится… И была она долгой, ох, долгой, а вот, считай, и закончилась…
– Петр Силыч, да ведь врешь, чай, что маленьким-то был? – Ирина Федоровна хлопнула себя по оборкам на юбке и вдруг раскатилась таким сочным, с басами, смехом, что и Лена с Четом искренне ли, от нервов ли, а тоже рассмеялись.
– Был я маленьким! – неглубоко обиделся дядя Петя, – только… не помню почти что ничего, забылось… Что, уже все кончились?… А-а, так неси все, что напекла, чего им мерзнуть в стороне от кишок…
– И вот, дорогие мои, чем нам ждать и блеять, когда зарежут, лучше попытаться сделать по-своему. Два года мне не удавалось, а нынче – глядишь и… Предлагаю поехать и спортить им всю церемонию. Задавим если гаденыша – вот, Ленка, тогда посмеюсь я над твоим неудавшимся женишком! Гы-ы… А добудем его крови на образец да сделаем с ней ритуал для Лешки, так он и его силу в себя втянет, вот что я предполагаю. И своей, глядишь, разрешится вдобавок.
– И что тогда произойдет, Петр? Кем Леша станет, что с нами будет? Если судьба изменится?
– Не знаю, Лен, ведь такого опыту жизненного нет у меня, не доводилось мне. А только ничего лучшего я не надумал.
– В каком составе будем?
– Дело – если по-колдовски считать – очень тонкое и для нас фартовое: их там будет он, мать, посаженный отец и дружка, все. Дельце, как я читал и понял, интимное, семейное, никого из других ихних быть поблизости не должно, можно ихние гармонии нарушить. А и нас трое связано одним итогом: я, ты и Лена. И Леха. И тогда получается баланс и… я… попытаемся. Уж ежели я и ей нос утру… Почти ничего не теряем.
– Почти? – Лена с недоверчивой улыбкой глядела на дядю Петю. – Лешку зачем усыпил?
Дядя Петя моментально взмок, как после полуведерного самоварного чаепития…
– Его… С собой возьмем… Да! Ну что вылупилась, он ведь и моя кровь! Потому и усыпил, что слаб: позовут и он сам к ним душой упадет и в свою очередь отдаст собственную силу этому. А так я его зомбанул, сделал для них глухим, и будет он рядом, на случай нашей победы.
– А если… не мы победим?
– Риск.
– Нет! Не-е-ет! Не отдам! – Чет повернулся и чмокнул Лену в ухо. Та вздрогнула, словно от сильного удара током. Было видно, что она оглушена неким магическим разрядом.
– Извини, Лен. Петр придумал правильно ли, нет ли – выбора нет. Главное, что некогда спорить. Если НЕ победим, то и предначертанное на три гроба исполнится и тот силу обретет. Кто защитит Лешу, Ирину Федоровну? Безопаснее им самим умереть, да и того не дадут… Нет выхода, разница в дни, ну в недели…
– А Сашка Аленку ему даст в охрану, все спокойнее… Такая дылда!