Скучно жить в чужом доме и без Лехи. Мурман наловчился спать почти круглые сутки, так ждать легче. Вдруг сквозь сон, уже под утро, тявкнул он жалобно, прямо по щенячьи, и возмущенный кот Васька подобрался, да и пошел спать во двор, в сарай, подальше от ужасающего этого запаха и воя… Куда хозяйка смотрит, нет бы выгнать наглеца, так она его и поит, и кормит, и чуть ли не вылизывает. Хорошо хоть на руки не берет…
А снился Мурману кошмар: будто Леха обернулся вдруг вожаком-хозяином, и Мурман понимает, что обратного превращения не будет. Ни санок, ни каникул, ни совместного лая в лесу – ничего этого не будет, а только жизнь и служба вожаку-хозяину. И так горько стало Мурману, что, умей он плакать – расплакался бы, но он не умеет… Мурман перебирает лапами во сне, царапает клыками половик и вновь тоненько тявкает, словно бы охает и жалуется кому-то…
В тот год, ближе к середине августа, довелось мне оказаться в районе метро «Василеостровская». А нужно мне было попасть к метро «Черная речка», где меня ждала теплая компания на двух машинах, чтобы нам всем вместе ехать в Дом творчества кинематографистов и там веселиться на просторе в течение нескольких суток напролет. Я слегка опаздывал, чего делать очень не люблю, и нервничал по этому поводу. И вот на углу Пятой линии и Малого проспекта я, что называется, нос к носу столкнулся с Машей. И так-то мне стало грустно… Ну, а как бы я ей помог?… Да и к тому же, повторяю, опаздывал. (Впрочем, никто мне этим не попенял тогда, при встрече на Черной речке…)
Нет, ровна была ее походка, и щеки уже не зареваны, и ходила она по улицам – не то что месяц до этого, когда она разве что в мусорные баки не заглядывала в бессильных и отчаянных поисках… Да… Смирилась, типа. Вру. Не смирилась. Просто поверила, наконец, что все кончилось, и эта волшебная любовь, ее и Дениса, умерла и уже не вернется к ним… к ней… Но кто может измерить глубину раны, что открылась тогда в ее душе? Я бы не рискнул.
Но ведь не может такого быть, чтобы хорошенькая, неглупая и отважная девчонка семнадцати лет от роду, отныне проведет оставшуюся жизнь в бесплодных воспоминаниях и стенаниях, навеки одна. Не должно быть такого, чтобы любовь, внезапным светом и радостью наполнившая твою жизнь, сверкнула ранним человеческим утром, как росинка на листе, и исчезла бесследно в бесконечном небе – иди, мол, и оплакивай ее всю оставшуюся старость… Так не бывает, чтобы однажды испытанное чувство, пусть даже такое же сильное и искреннее, в свое время – далеко ли, скоро ли – не было бы заслонено другим чувством, не менее искренним и глубоким. Так не бывает, чтобы человек один-единственный раз, легко, мимолетно и беспечно вкусил того, что мы называем странным и зыбким словом «счастье» и больше никогда, никогда, никогда, ни на миг не обрел его вновь. Нет, так не бывает.
Так не бывает.
Конец