И было утро следующего дня, и сам день. День этот уже клонился к вечеру, такому же белому и солнечному, разве что с тенями чуть более длинными и прохладными, и Леха засобирался на «стрелку», на встречу. Мода на это слово пришла из бандитского мира и прижилась среди простых граждан, как и сотни других слов лагерного и наркоманского жаргона, легализовавшихся и своей «цивильной» неуместностью царапающих слух только тем гражданам, кто привык понимать их первозданный смысл…
Встреча была ему назначена на восемь вечера в молодежном клубе «Денежки медовые», что расположился прямо посреди барахольного рынка – Апрашки, в пяти минутах ходьбы от Сенной. С компьютером он расстался еще утром, сдал его неожиданно удачно, за двести, но с задержкой в платеже: сотню баксов сразу, сотню – вечером, в «Денежке». Леха все понимал: Димон, покупатель, брал с целью перепродать, расплатиться и «подняться» на сумму разницы, и сделать все это быстро, чтобы ощущение успеха от проделанной операции было радостным и чистым, не замутненным претензиями и прочими накладками. Лехе было лишь самую чуточку завидно, да и то платонически: перепродажный бизнес был ему не по нутру. Про себя Леха рассчитал, что из первой, уже разменянной сотки, двести пятьдесят колов… ну… тире триста… пятьдесят… он может потратить тут же в «Денежке», на прощание. А потом будут суровые будни в псковской деревне.
– Аленка, добром тебя прошу, без моего прямого зова пасть не разевать, на людей и мерседесов не бросаться, а пребывать исключительно лилипутом; и так уже хожу с тобой, как с ангиной, на все пуговицы. Прониклась, нет? Ты пойми, зеленая, ты постарайся уж, не то тебе всю задницу исполосую, от хвоста до затылка! Ап-чхи! – Это Аленка неудачно пощекотала нос повелителю и теперь молнией шмыгнула за пазуху. Леха откуда-то чувствовал, что Аленка его наставления приняла серьезно и приготовилась исполнять.
– Ну, в крайнем случае – сама соображай, но только в крайнем случае, если это будут не люди.
Леха поколебался, но, помня бабушкины наставления, сунул в правый карман джинсов ее подарок – заколдованную складную дубинку, типа «телескоп», в левый колбочку с джинном. Не-ет, кошмар какой! Леха только глянул на себя в зеркало, так сразу ухмыльнулся глумливо и дубинку вынул. Ладно, придется в руке нести, на вид – кусок палки в ладонь длиной, менты не прикопаются.
На Дениса накатила сильнейшая апатия, полное безразличие к чему бы то ни было, и все планы его на это день выпали в осадок, и он почти не вставал с дивана, даже не ел, только бил и бил пальцами по кнопкам телевизионного пульта в надежде найти в телевизоре хоть что-нибудь интересное или отвлекающее. И Морка с Ленькой были как-то не в себе, вели себя беспокойно и непонятно: и врагов вроде бы не чуяли, и никак себе места не находили, словно бы они ощущали настроение Дениса, не понимали его, однако переживали вместе с ним. Но пришел вечер, а вместе с ним некоторый интерес к жизни и его верные спутники: голод, и отчаянные надежды, и…
– Ленька-Морка! По местам стоять, с якоря сниматься! Кто ключи видел?
Леха забыл плэер дома, на газету пожмотничал и теперь, по дороге к месту встречи, вынужден был размышлять. Тягостные мысли скорехонько переросли в тусклые мечты – о мести, о бессмертии, которое не бесконечно, но теоретически безразмерно, о правильном, но недостижимом мироустройстве, о собственном могуществе; но близок путь от Чкаловской до Сенной, когда сидишь в пустом вагоне и никуда не опаздываешь, а, наоборот, опережаешь график этак минут на пятнадцать.
Первые метров триста от метро и в сторону Невского Леха шел с усилием, как товарищ Сухов по барханам, и только после перекрестка Садовой и Гороховой улицы орды уличных продавал разредились до приемлемой пешеходной кондиции.
Леха завернул направо, в арку Апрашкиного двора…
– Братан, держи билет, лотерея типа…
– Нет. – Леха мотнул головой, шагнул вправо и вперед.
– Возьми, да? Бесплатно, в рамках рекламн…