Полный отчаяния и безумного наслаждения стон вырвался из моей груди. Голова моталась из стороны в сторону, руки лупили по кровати; я потерялась в чувственной гонке.
До самого последнего момента, пока моё напряжение под нетерпеливыми движениями его бёдер не достигло высшей точки, я находилась в плену его глаз.
- Пожалуйста! - взмолилась я и, запрокинув голову, выгнулась дугой.
- Кончи для меня, малышка! - прохрипел Дэвид, склоняясь к моей груди и зажимая в зубах сосок.
Словно послушавшись его, меня затопила приливная волна самого мощного жизни оргазма, унося с собой остатки разума. И пока я кончала в его руках, он двигался во мне, снова и снова, продлевая мой оргазм и приближая свой.
Эта ночь была долгой и короткой одновременно. Я молила об её окончании. Я умоляла, чтобы она никогда не заканчивалась. Перенасыщенные друг другом, мы заснули среди смятых простыней и запахов нашей страсти.
Я нисколько не удивилась, когда на следующее утро проснулась в постели одна.
Безумием было бы считать, что подобное может повториться.
Идеальная ночь – она на то и идеальная, чтобы остаться единственной.
Глава 12
Может, было бы лучше, если бы Дэвид уехал не попрощавшись. Логичное завершение наших недо-отношений.
Я нашла его в гостиной, куда, закутавшись в простыню, выползла из спальни. Не буду скрывать, что обрадовалась, найдя там его, но радость моя продлилась недолго.
Полностью одетый, Дэвид пил кофе у накрытого к завтраку стола. Именно «у», а не «за столом». Так делают все, когда куда-то опаздывают: в одной руке чашка, в другой – телефон. Пьют кофе и просматривают сообщения.
- Хорошо, что ты встала. Вечером я должен быть в Нью-Йорке. Полетишь со мной или останешься?
Чашка на стол.
Раз-два-три-четыре шага ко мне.
Рука на затылок.
Лёгкий поцелуй.
Отеческий прям.
Ну, хоть не в лоб – и то радость.
- Останусь.
- Только ненадолго.
Раз-два-три-четыре-пять шагов от меня к двери.
Сумка в руку, телефон - во внутренний карман пиджака.
- Сообщишь, когда соберёшься вернуться. Я пришлю самолёт.
- Лучше сразу деньгами.
- Не понял.
- Хорошо, говорю. Сообщу.
Долгий взгляд.
Опять штормит так, что меня укачивает. Но я твёрдо стою на ногах и лишь яростнее кутаюсь в простыню.
Отчего же так холодно-то, а?
- Пока.
- Ага.
«В смысле, прощай».
После ухода Дэвида я вернулась в спальню, упала в кровать и практически сразу уснула. И проспала весь день: включилась защитная реакция организма на усталость и стресс.
Встала я с тяжёлой головой, и только боль между ногами напоминала о том, что предыдущая ночь мне не приснилась.
А потом был этот репортаж.
Я почти пришла в себя и даже приняла душ. Аккуратно расчёсывая мокрые волосы, я смотрела последние новости по телевизору.
«Открытие нового сезона в Метрополитен Опера».
Красная дорожка, знаменитости в вечерних туалетах; фотографы, журналисты.
Мэр де Блазио. Ума Турман. Ричард Брэнсон – нечастый гость подобных мероприятий – даёт интервью телеканалу. На заднем плане проходит Брук Шилдс с мужем, затем Дэвид…
Дэвид?!
Расчёска выпала из рук.
В смокинге, с ослепительной блондинкой под руку.
Тот самый Дэвид, который чуть менее суток назад отдавался страсти вместе со мной - вместе со мно-ой! - на жарких простынях кровати вот этого самого номера, где я сижу на диване и таращусь в телевизор.
Занавес.
Экран давно погас, а луна, наоборот, освещала всё до мельчайших деталей: и стол, на котором всё ещё стоял нетронутый завтрак, и чашку с недопитым кофе, и брошенное на спинку кресла полотенце – им, не мной. Всё так, будто Дэвид вышел из комнаты за утренней газетой.
Только уже поздний вечер, и он в Нью-Йорке смотрит оперу.