- Только не пускай здесь корни. – Перед моими глазами появилось небольшое зеркальце и пачка салфеток. – Если из-за мужика, то не стоит оно того. Скажи спасибо, что он бросил тебя в рождество, а не в твой день рождения, как мой последний.
- Сбасибо, - прогундосила я, высмаркиваясь. – И простите, но я вряд ли смогу заплатить за кофе.
Официантка засмеялась.
- Вот люди: только пожалеешь, а они уже запускают руку в твой карман.
- Нет, правда, я…
- Ладно, иди. С рождеством тебя.
- И вас.
Прежде чем выйти, я хорошенько застегнулась и потуже затянула воротник куртки. Дорога к дому обещала быть долгой.
Девять ступеней крыльца моего дома дались мне нелегко. Я настолько замёрзла, что еле сгибала колени. Пальцы на ногах перестали чувствоваться ещё где-то в районе Бродвея. Но, оказавшись перед входной дверью, меня снова бросило в жар: ключи от дома я обычно кидала в сумку. Перепугавшись, я начала лихорадочно хлопать по куртке, и буквально застонала от облегчения, когда дрожащими пальцами нащупала их в маленьком внешнем кармане. Утром, в спешке грузясь с чемоданами в такси, я сунула их туда и забыла переложить. Моя забывчивость спасла меня от холодной смерти.
Там же нашлись и пять долларов – сдача с двадцатки, что я протянула таксисту. Вспомнив о них чуть раньше, я могла бы рассчитаться за кофе. Или остаться с пальцами – от Бродвея до Норфолк-стрит вполне бы хватило.
Прежде чем взойти на Эверест, коим представлялся мне третий этаж, я дала себе передышку в несколько минут и тихонько поплакала возле почтовых ящиков. Здесь было тепло и не дуло. Где-то сбоку гремела музыка, слышались весёлые голоса. Рождество вокруг нас. А вокруг меня - лужица от стаявшего с сапог снега.
Прошли годы, прежде чем я оказалась перед дверью своей квартиры. Века отделяли меня от той Бетт, что вышла из неё сегодня утром. На этом длинном пути я где-то потеряла и ту себя, что решила не сдаваться. Мне нужна была передышка хотя бы в пару тысячелетий, чтобы вернуть кого-нибудь из них. Больше всего мне хотелось оказаться по ту сторону двери. Войти и упасть. И полежать так немного, не переживая, что через меня будут перешагивать.
Боб не в счёт.
Дрожащими руками я вставила ключ в замочную скважину.
А в следующую секунду дверь широко распахнулась, и я оказалась лицом к лицу со своим мужчиной.
- Где ты была?! – загремел Дэвид.
Чертовский злой Дэвид.
По-настоящему. Адски.
От него исходили не волны, а целые цунами гнева.
А я испытала такое сильное облегчение, что, то ли от этого облегчения, то ли от этих волн, но меня начало штормить.
Чтобы не упасть, я ухватилась за дверной косяк и сконцентрировалась на грозном лице.
Суровые стальные глаза неотрывно смотрели в мои. Желваки ходили по щекам, обросшим тёмной дневной щетиной. Губы плотно сжаты, брови нахмурены. Дэвид быстро и тяжело дышал, и крылья его прямого носа смешно раздувались при каждом вдохе.
В гневе Дэвид Рассел выглядел устрашающе.
Но никогда я не любила его больше.
Неожиданно мне стало понятно, что именно я должна сказать.
И совершенно всё равно что для этого не время и не место.
И не ситуация.
И, может быть, ему уже всё равно.
Но они рвались из меня - эти три слова. Будто, если я не скажу их теперь, то не скажу никогда.
- Я тебя люблю.
- Ты хоть представляешь, что…
Дэвид сразу же осёкся, когда увидел, как я потихоньку начала сползать по дверному косяку.
Он подхватил меня под руки и довольно ощутимо встряхнул:
- Твою мать, Бет! Не смей отключаться!
Я лишь помотала головой.
Нет, нет и нет.
Это слишком легко – отрубиться у него на руках. Видимо, своими мытарствами по ночному Нью-Йорку я выпросила у судьбы ещё один шанс и была более чем настроена им воспользоваться.
Дэвид крепко держал меня под лопатками.
Я очень сильно захотела до него дотронуться, но моя отяжелевшая рука не поднялась выше его живота.