— Я еще только на четвертой главе в этой книге, Шейн. Четвертой! Я читаю про то, что происходило со мной шесть месяцев назад. Я должна читать про кормление и срыгивание, расписание, а вместо этого изучаю утреннюю тошноту.
— Эй, остановись, — сказал он. — Ты будешь замечательной матерью. Самой лучшей. Я это знаю.
А что, если нет? И хотя я приближаюсь к концу своей беременности, на самом деле это лишь начало. После всего этого будет настоящий малыш, о котором надо будет заботиться. Кормить, купать, воспитывать. Что, если я не смогу этого сделать? Я уже нахожу все это чрезмерным, а ребенок еще даже не родился.
— Нет совершенных людей, — сказала я, вытирая слезы с лица.
— Ты совершенна, — сказал он с улыбкой.
— Неужели? Тогда что это? — спросила я, резко приподнимая край своей футболки, обнажая кожу и показывая на бедро. — Посмотри!
Я наблюдала, как Шейн осматривал мою кожу.
— Что я должен увидеть?
— Ты что, слепой? — спросила я. — Вот здесь, — указала я на кусочек кожи.
— Что это? Сыпь? — спросил Шейн.
Я вздохнула.
— Это не сыпь. Это растяжка!
Его плечи затряслись от смеха.
— И что?
— И что? — повторила я.— А что, если их станет больше? Что, если к моменту рождения ребенка я превращусь в карту дорог!
Шейн встал и обхватил ладонями мое лицо.
— Золотце, у миллиона женщин такие же. Даже у мужчин.
Я закачала головой, высвобождаясь из его рук.
— Ты не понял, — тихо сказала я, отходя на шаг назад.
— Так объясни мне, — попросил он.
Я посмотрела на свой живот. Я даже больше не могла так его назвать. Арбуз, а не живот. Настоящий холм.
— Я постоянно вымотана, — начала я. — Большинство моей одежды на меня не налезает. Я ничего не могу запомнить и постоянно плачу. Прошлой ночью была реклама кофе, и там дедушка взял внука на рыбалку. Я рыдала десять минут. Я не могу контролировать свои гормоны, свои чувства. Я устала быть беременной, а мне еще два месяца осталось, — я посмотрела на пол, почти стыдясь того, что собиралась сказать. — Я устала быть беременной. Что, если я устану быть мамой?
— Ох, Золотце, — сказал Шейн, подходя ко мне и убирая пряди моих волос за уши. — Как ты только можешь так думать?
Я попыталась посмотреть в сторону, но он удержал мое лицо пальцами.
— Каждый день, — начал он. — Каждый день ты поражаешь меня. Каждый день я все больше и больше восхищаюсь тобой. Каждый божий день я так благодарен, что прохожу через все это с тобой. Ты самая сильная и храбрая женщина из всех, кого я знаю. В тот день, когда ты сказала, что беременна, я был в ужасе. Я не знал, что делать. Но ты приняла на себя ответственность. Ты приняла решение, и с тех пор все на своих местах. И мы на своих местах.
Он сделал один шаг вперед, сокращая расстояние между нами.
— Не надо волноваться о том, какой мамой ты станешь, потому что я уже это вижу. Я вижу это в том, как ты заботишься о себе, в жертве, которые ты приносишь, — он приподнял мой подбородок пальцами. — Я знаю, как трудно для тебя было отказаться от кофе, — поддразнил он. Затем он опустился на колени и приподнял мою футболку. — А это, — сказал он, целуя прямо в то место, — это не растяжка. Это шрам после борьбы. Как напоминание мне и всем остальным: то, что ты делаешь, это самое прекрасное, — он оставил еще один поцелуй. — Самое храброе, — еще поцелуй. — И самое сильное, что кто-либо может сделать, — он задержал свои губы на моих бедрах еще на секунду. А когда он посмотрел на меня, улыбка озаряла его лицо. — Я преклоняюсь перед тобой, — закончил он.
Я почувствовала, как слезинка скатилась по щеке, только теперь не от страха, вины или грусти. Эта единственная слезинка была полна чего-то другого, очень позитивного. Она была полна счастья, храбрости, веры.
Полна любви.
В этот момент я поняла, насколько была влюблена в Шейна. Как у меня могло занять столько лет, чтобы понять это?
— Шейн, — прошептала я.
— Шшш, — сказал он, медленно стягивая мои штаны вниз по ногам, позволяя им упасть. Пальцами он нежно поглаживал меня через тонкий слой хлопка.
— Позволь мне показать, как я преклоняюсь перед тобой, — сказал он, снимая оставшуюся одежду.
Шейн взял меня за руку, помог переступить через одежду и уложил на кровать, оставив ноги свисать через край. Он ухмыльнулся, и опустил голову между моих бедер. В ту же секунду, когда языком он коснулся сладкого местечка, я запрокинула голову, уплывая туда, где ничего, кроме этого, не было важно. Я позволила себе расслабиться, впустила в себя это ощущение. Отпустила переживания. И хотя Шейн и не сказал снова те три слова, но преклоняться передо мной — это тоже не так уж и плохо.