— В Рио будет светлее, — пообещал Уитней. — Мы придем туда через несколько дней. Пойдем вверх по Амазонке. Будет отличная охота. Не знаю лучшего спорта, чем охота…
— Отличнейший спорт, — согласился Ренсдорф.
— Ягуар не согласился бы с вами.
— Что за вздор! Кто охотится на крупного зверя, тот не философствует. Какое нам дело до ощущений ягуара.
— Ягуар опять же не согласился бы с вами.
— Ба! Согласился, не согласился. У него вообще отсутствует способность рассуждать.
— Возможно. Но вы не откажете зверю по крайней мере в одном, в возможности испытывать страх. Страх боли, страх смерти…
— Да нет же, — засмеялся Ренсдорф, — все это чистейший вздор. Тропическая жара размягчила вас, Уитней. Взгляните реально. В мире существуют две категории живых существ: охотники и добыча. К счастью, мы с вами — охотники… А что, мы уже оставили позади этот загадочный остров?
— Не могу ничего сказать, ужасная темнота! Думаю все же, что мы его уже прошли.
— Вы говорите с облегчением, в чем причина?
— Знаете, у этих мест дурная слава, очень дурная слава…
— Людоедство? — предположил Ренсдорф.
— Не совсем так. Я думаю, даже людоеды не согласились бы обитать в этих забытых богом краях. Вы заметили, что наши матросы очень нервничали сегодня, когда мы шли вблизи острова? Не знаю почему, но морякам что-то известно об этом острове.
— Да, теперь, когда вы сказали, мне тоже кажется… Да и сам капитан Нильсон тоже…
— Конечно. Этот старый швед не побоялся бы самого черта. Тем не менее в его холодных глазах я разглядел какую-то тревогу. Такого выражения я не замечал прежде. На мои расспросы он ответил только, что моряки не любят эту местность. Он спустя какое-то время сам меня спросил, не ощущаю ли я какой-то тягостный дух, веющий со стороны острова?.. Да нет, вы не смейтесь, это серьезно. Как только он так сказал, на меня тут же повеяло чем-то леденящим душу. Мы как раз проходили вблизи острова. Море было спокойно, дул лишь легкий бриз, а на меня дохнуло таким холодом. Этот холод просто возник внутри меня, как внезапное ощущение ужаса.
— Игра воображения! — сказал Ренсдорф. — Суеверие, присущее матросам, легко передается пассажирам.
— Может быть и так. Но временами я думаю, что матросы обладают особенным чутьем, предупреждающим об опасности. Как бы то ни было, я рад, что мы удаляемся от этого зловещего острова. Я, пожалуй, спущусь в каюту, а вы?
— Мне не хочется спать. Выкурю еще трубочку на палубе.
— Тогда, доброй ночи, Ренсдорф. Увидимся за завтраком.
— Доброй ночи, Уитней.
Ренсдорф, оставшись в одиночестве, прошел на корму и уселся там, достав трубку. Ничто не нарушало безмолвия ночи, если не считать равномерного шума двигателя из машинного отделения и плеска воды за бортом.
«Мрак такой, — вяло подумал Ренсдорф, покуривая трубку, — что можно, пожалуй, спать не закрывая глаз»…
Внезапный звук заставил его очнуться. Звук долетел издали с правой стороны. Он повторился дважды. Где-то вдалеке во тьме ночи прозвучали подряд три выстрела. Три выстрела из ружья, тренированный слух Ренсдорфа различил это четко.
Ренсдорф быстро поднялся и подошел к борту. Непроизвольно, чтобы увеличить обзор, Ренсдорф поднялся на борт, держась за канат. Трубка его, наткнувшись в темноте на какую-то снасть, выпала изо рта Ренсдорфа. Он сделал резкое инстинктивное движение, чтобы поймать ее, потерял равновесие и упал за борт. Теплые воды Карибского моря сомкнулись над его головой.
Ренсдорф с усилием вынырнул, крикнул, напрягая силы, но течение, идущее от винта яхты, хлестало его по лицу, а соленая вода хлынула в его разинутый рот, забивая глотку.
Ренсдорф принялся изо всех сил плыть в сторону удаляющихся огней яхты. Сильно загребая руками, он проплыл около ста метров, после чего попытался несколько овладеть собой, ему не впервой было попадать в сложную ситуацию. Шанс быть услышанным был минимален и исчезал окончательно по мере удаления яхты. С большим трудом Ренсдорфу удалось избавиться от намокшей одежды, причем его усилия сопровождались непроизвольным завыванием, звериным воплем. Огни яхты были едва заметны и вскоре исчезли, настала полная тьма.
Ренсдорф подумал о ружейных выстрелах. Они прозвучали в правой стороне. Он поплыл в этом направлении, стараясь делать экономные, равномерные движения. Началась упорная борьба с морем, казавшаяся нескончаемой. Почти теряя надежду на спасение, Ренсдорф машинально считал гребки своих рук. Ну еще сотня, другая взмахов, а что дальше?
Внезапно послышался воющий звук из темноты. Этот вой на высокой ноте, очевидно, испускался каким-то зверем, объятым смертельной тоской.
Какому зверю принадлежал этот тоскливый вой? Ренсдорфу было не до разгадок. С пробудившейся надеждой на спасение он поплыл в сторону этого звука. Вой повторился снова и снова и вдруг резко прекратился, оборванный другим коротким и сухим звуком.
«Пистолет» — отметил мысленно Ренсдорф, не останавливая своего движения.
Еще десять минут напряженной работы всего тела. Новый звук долетает до слуха Ренсдорфа, звук, радостнее которого ему не приходилось еще слышать, — звук волн, бьющих в прибрежные скалы.
Провидение, судьба, высшая сила — назовите как угодно словом, то, что вмешивается временами в течение человеческой жизни и направляет ее по своему усмотрению, соблаговолило оставить в живых Ренсдорфа. Волны вынесли его на берег. Ему оставалось только, собрав остатки сил, отползти как можно дальше от воды, прежде чем погрузиться в сон. Когда он очнулся, солнце уже было высоко в небе. Главными ощущениями его были зверский голод и радость спасения от гибели.
Первые рассуждения Ренсдорфа были предельно просты: «Там где стреляют из пистолета, есть люди. Там, где есть люди, есть пища». Последующие мысли были менее очевидными: «А какие это люди? Тем более в местах, пользующихся дурной славой».
Вдоль побережья тянулись джунгли. Сплошное сплетение ветвей и стеблей высокой травы без намека на тропу. Проще было идти вдоль берега, не вступая в заросли. Ренсдорф отправился в путь, временами ступая по воде. Вскоре он остановился. По изломанным окровавленным ветвям можно было догадаться, что какое-то крупное раненое животное вломилось в заросли.
Ренсдорф заметил в траве пустую гильзу. Он взял ее в руку. Его удивило, что гильза была для ружья малого калибра. Нужно быть смелым и уверенным в себе охотником, чтобы атаковать с таким оружием крупного зверя, без сомнения, способного защищать свою жизнь.
Ренсдорф внимательно осмотрел землю и нашел то, что искал, — следы охотничьих сапог. Он пошел по этим следам по краю зарослей вдоль берега, азарт преследования разгорался постепенно и ускорял шаги. Иногда под ноги попадал камень, иногда они скользили по гниющим листьям.
На остров вновь надвигались сумерки.
Уже темнота объяла море и джунгли, когда Ренсдорф увидел огни. Они открылись ему, за поворотом прибрежных скал. Сначала он подумал, что это деревья, потому что огней было много. Однако, продвигаясь в их сторону, Ренсдорф, к своему удивлению, обнаружил, что все эти огни собраны в пределах большой постройки. Это было очень высокое здание с заостренными башнями, которые исчезали высоко во тьме. Насколько мог разглядеть Ренсдорф, это было нечто вроде старинного замка, возвышавшегося на скале. С трех сторон замка эта скала отвесными стенами погружалась в море.
«Мираж», — подумал Ренсдорф. Однако, приближаясь к замку, он уже мог разглядеть огромные ворота из кованого железа, каменные ступени лестницы — нет, все это было реально. Реальной была и массивная дверь с молотком, висевшим в качестве звонка. Все это было реально, но как-то фантастически реально.
Ренсдорф оттянул тяжелый молоток, поддавшийся со скрипом, как будто им уже давно не пользовались, и выпустил его, вздрогнув от неожиданно громкого удара. Ренсдорф вновь отвел молоток и повторил удар. Дверь внезапно отворилась как бы сама собой, словно под действием сильной пружины. Яркий свет хлынул в лицо замершему от неожиданности Ренсдорфу.