И, конечно, я продолжаю охотиться: гризли — в ваших американских скалистых горах, крокодилы Ганга, носороги восточной Африки. Этот огромный буйвол, который привлек ваше внимание, именно в Африке я сразил его, что, впрочем, стоило мне шестимесячного пребывания на больничной койке. Едва я поднялся на ноги, сразу же отправился охотиться на ягуаров в лесах Амазонки. Мне сказали, что это очень коварные звери. Я не могу с этим целиком согласиться. Казачий генерал глубоко вздохнул, как бы снимая груз нахлынувших воспоминаний.
Нет, скажу вам, ягуар не дотягивает до уровня хладнокровного охотника, вооруженного крупным калибром. Да, это было разочарование. И пожалуй, не столько охота на ягуаров была причиной горького разочарования… Я лежал в походной палатке, я не мог уснуть, меня мучила страшная головная боль. И вдруг меня словно осенило, я понял, что мне вообще стала приедаться охота. Охота, которая была всей сутью моей жизни! А заметьте, я слыхивал, что в Америке бизнесмены погибают, если отказываются от главного дела своей жизни.
— Да, да, это совершенно верно, — подтвердил Ренсдорф.
Генерал усмехнулся.
— Я-то совсем не собирался погибать. Нужно было что-то предпринять. Надо вам сказать, господин Ренсдорф, что я обладаю логическим мышлением. Да и как иначе, на охоте столько проблем всегда!
— Совершенно согласен с вами.
— Тогда я задал себе такой вопрос, — продолжал генерал, — почему охота утратила для меня свои чары? Вы гораздо моложе меня, господин Ренсдорф, вам еще не пришлось столько поохотиться, как мне, но все же, может быть, вы тоже ответите на вопрос, который я задал себе?
— Нет, нет, я не смогу. А что же ответили вы?
— Мой ответ оказался простым. Охота перестала быть игрой, развлечением. Она стала слишком облегченной. Я уже не мог, совершенно не мог упустить добычу. Нет ничего скучнее, чем техническое совершенство.
Генерал зажег новую сигарету и сказал:
— У зверей не осталось ни единого шанса спастись от моей пули. Поймите, я не хвастаюсь. Я просто излагаю математическую аксиому. У зверя нет ничего, кроме лап и инстинкта. Инстинкт не может состязаться с разумом. Как только мне открылась эта простая мысль, я понял, что это трагический пункт в моей жизни. Я уверяю вас, господин Ренсдорф.
Ренсдорф, заинтересованный рассказом генерала, даже склонился в его сторону.
— И тогда я понял, что мне надо сделать.
— Что?
— Я должен был изобрести совершенно нового зверя для охоты.
— Изобрести зверя?! Вы шутите?
— Я никогда не шучу, когда говорю об охоте. Да, я должен был придумать нового зверя. И я его придумал. И тогда я купил этот остров. Он идеально подходил для моих намерений. Здесь есть джунгли, запутанная сеть звериных троп, холмы, болота!..
— Да, но что это за зверь?
— О! Этот зверь открыл мне новые чары охоты. Я снова могу охотиться беспрерывно, и я никогда не скучаю на охоте. Борясь с этим зверем, я должен напрягать все силы моего ума и тела.
Недоумение и любопытство явно выражались на лице Ренсдорфа.
— Мне нужен был идеальный зверь для охоты. Этот зверь должен обладать смелостью, хитростью, а главное способностью рассуждать.
— Способностью рассуждать?! Но ни один зверь не способен на это.
— Мой дорогой друг, разрешите так назвать вас. Мой дорогой друг, такой зверь существует.
— Но вы не хотите, надеюсь, сказать, что это…
— А почему бы и нет?
— Я не смею поверить, что вы говорите серьезно.
— Я всегда говорю серьезно об охоте.
— Об охоте? Боже милосердный! Но ведь это уже не охота, это убийство!..
Генерал рассмеялся очень добродушным смехом. Он как-то даже игриво взглянул на озадаченного Ренсдорфа и сказал:
— Я не могу поверить, что современный молодой человек вашего уровня культуры может сохранить такой старинный романтический взгляд на сущность человеческой жизни. Вспомните недавнюю войну…
— Не ждите от меня снисходительности на этом основании, — сухо сказал Ренсдорф.
Генерал продолжал смеяться.
— Нет, вы чрезвычайно интересны! Я не ожидал, что в наши дни даже среди американцев можно встретить образованного человека с такими наивными представлениями. Я бы даже разрешил себе заметить, что нахожу в вас отголоски викторианской эпохи. Нет, это как если бы в современном лимузине была предусмотрена шкатулка для нюхательного табака. У вас, несомненно, были в родне пуритане. Ради бога, не обижайтесь на меня. Для американцев это так свойственно. Но я готов поспорить, что все эти идеи враз улетучатся, как только вы побываете на моей охоте.
— Благодарю вас, но я охотник, не убийца.
— Бог мой! — воскликнул генерал, нисколько не задетый за живое. — Ну зачем этот несправедливый ярлык. Я ручаюсь, что докажу необоснованность вашей щепетильности.
— Вы так думаете?
— В жизни побеждают сильные. Слабые рождены для удовольствия сильных. Я отношусь к сильным. Почему же мне не воспользоваться их привилегиями?
Когда я охочусь, я уничтожаю отбросы общества. Я охочусь на цветных, черных, бывших матросов с грузовых кораблей, беглых арестантов и прочую шваль. Белый человек с чистой кровью и даже породистая собака стоят дороже дюжины этого сброда.
— Однако, это люди, божьи твари, — возразил Ренсдорф.
— Совершенно верно, — согласился генерал. — Именно потому я и охочусь на них. Это меня развлекает. Они более или менее способны рассуждать, а это делает их опасными.
— Откуда же вы их берете?
Генерал хитро прищурился.
— Этот остров называют «Ловушкой для кораблей». Иногда корабли и в самом деле попадают в эту ловушку. Иногда я и сам помогаю року. Вот извольте подойти к этому окну.
Ренсдорф подошел к окну и увидел через него морской простор.
— Присмотритесь внимательнее, смотрите вон там, вдали у горизонта.
Ренсдорф напрягал зрение, но ничего не мог увидеть в темноте. Генерал надавил на кнопку у окна, и в просторах моря вспыхнули огоньки.
— Вот, — сказал добродушно генерал, — эти огни показывают канал, которого в действительности нет. Это верный путь кораблю к гибели. Скалы разбивают его, как я разламываю скорлупу ореха.
Генерал взял со стола орех, бросил его на пол и раздавил, наступив на него.
— Да, естественно, чтобы устроить эту иллюминацию, требуется электричество, — генерал словно бы отвечал на подразумеваемый вопрос, — и оно у нас есть, а как же иначе, мы стремимся сохранить здесь цивилизацию.
— Цивилизацию! При этом стреляете в людей.
Наконец-то в черных глазах генерала промелькнуло гневное выражение, но в его словах сохранилась преувеличенная любезность:
— Я должен отдать честь вашей добропорядочности, мой молодой друг, и тем не менее хочу убедить вас, что в моих поступках нет и доли того, что вы усиленно стараетесь им приписать. Нет, такого варварства я себе никогда бы не позволил. Я принимаю у себя спасшихся от кораблекрушения и стремлюсь создать им максимальные удобства. Они быстро восстанавливают свои физические силы. Да вы и сами убедитесь в этом буквально завтра.
— Что вы хотите этим сказать?
— Мы заглянем в тренировочный зал, — объяснил генерал, любезно улыбнувшись. — Он находится в подвале. В настоящий момент у меня тренируются около дюжины учеников, назовем их так. Все они с испанского судна «Сан Лукар». Этому судну не повезло, оно разбилось о скалы. Я бы сказал, что эта партия товара не отличается высоким качеством. Сплошь матросы, привычные к палубе и снастям и не приспособленные к условиям джунглей.
Генерал поднял ладонь, и Иван, прислуживающий за столом, подал крепкий кофе по-турецки. Ренсдорф с трудом сдерживал желание выразить негодование, вызванное цинизмом генерала.
Генерал продолжал:
— Поймите же наконец — это игра, все идет по правилам азартной игры. Я предлагаю любому из них партию игры в охоту. Игрок получает провизию и отличный охотничий нож. Я ему даю три часа, прежде чем вступить в игру. По условиям игры я вооружен пистолетом малого калибра, очень малого. Кроме того, этот пистолет эффективен лишь на очень короткой дистанции. Если моя добыча ускользнет в течение трех дней, причем отсчет идет минута в минуту, то игрок считается выигравшим. Если мне удается в эти три дня обнаружить его — он погибает.