— …мужчина, какой-то мужчина… он выпрыгнул в окно.
Это было начало тягостного кошмара.
Пронзительный крик женщины там, в квартире. Поспешное бегство оттуда мужчины и женщины. Хлопанье открывающихся дверей. Много людей. Много разноголосых криков. Попытка встать на ноги, закончившаяся падением. Еще мужчины, один без пиджака. А вот и полицейская сирена. Свистки. Шум. Голоса. Люди в полицейской форме. Разные лица, приближающиеся взглянуть ему в глаза. Любопытные, злые.
Сильные неумолимые руки заставляют подняться.
Кто-нибудь поможет? Кто-нибудь посочувствует? «…мужчина, какой-то мужчина… он выпрыгнул в окно…»
Одного друга, хоть одного друга! Ему необходим Чарльз. Чарльз знал бы, что надо делать. Чарльз сумел бы уговорить этих грубых, этих злых людей. «…был мужчина… он выскочил в окно». Чарльз далеко, за тысячи километров отсюда.
Кошмар продолжался. Вопросы. Сначала в той комнате. Там люди, которые уже не были в полицейской форме, внимательно рассматривали то ужасное, что лежало на полу. Они тихо обменивались словами, делали различные измерения, делали фотосъемку, зажигая лампу-вспышку, делали непрерывные записи в блокнотах.
Потом — в другой комнате, после ужасного переезда в полицейской машине под истошный вой сирены. Вопросы, вопросы и снова вопросы. Все вопросы задавались уверенно, с убежденностью, что именно он сделал то, в чем он ни за что не должен был сознаться.
Яркий электрический свет направляли ему прямо в глаза. В горле неприятная сухость, слипшиеся безвольные губы отказывались складывать слова для ответов. И дрожь, противная дрожь во всем теле. Дрожало даже внутри черепной коробки.
— Почему вы ее убили?
— В котором часу вы ее убили?
— С какой целью вы ее убили? Что она сделала?
— Это не я… это не я… Какой-то мужчина… он выскочил в окно…
— Очень хорошо. Какой-то мужчина. Он выскочил в окно. А может быть, он вылетел в окно? Вы считаете, что мы проглотим эту чушь? Неужели вы рассчитываете выпутаться с помощью такого идиотского трюка?
— Я же говорю вам, какой-то мужчина… он вышел в окно, он спустился по пожарной лестнице…
— Ах вот как? А перед тем оставил ваши отпечатки на кочерге?
— И обрызгал вас кровью жертвы?
— Послушайте господин Мосс, то, что вы убили женщину, установлено абсолютно точно. Улик даже больше чем достаточно. Вы разве не понимаете, что, продолжая запираться, только вредите себе?
— Я не запираюсь, я говорю правду. Какой-то мужчина. Я был… я был… я был в ванной. Я услышал шум. Я побежал туда. Я увидел Эстред. Там был мужчина, он выходил в окно. Я говорю правду.
— Хорошо. Вы говорите нам правду. В какое окно он вышел?
— Да, в какое окно? И как он смог запереть его за собой?
— Я… я не знаю… там… в окно там в конце… рядом с пожарной лестницей.
— В какое именно? Слева? Справа?
— Да-да, в какое? Одно из них было закрыто.
— В какое же, приятель?
Бесконечные вопросы. И яркий свет в глаза. Множество вопросов, их задают люди с одинаковыми хитрыми лисьими мордочками.
И еще одно лицо, не лисья морда, умное лицо с серыми глазами. Серые глаза неотрывно следят за ним из угла. Это страшно. Это страшнее всего.
Усталость. Кажется, что умерло сердце от непосильных волнений. Сердце изнемогло. Его изнеможение переходит на все тело. Усталость подавляет все другие чувства. Даже страх начинает пропадать.
— Долго мы будем тянуть с этой чепухой, Мосс? Не лучше ли поскорее закончить?
— Да, мы знаем, что вы убили. А вы знаете, что мы это знаем. Почему бы не признаться?
— Да-да, приятель, почему не сделать чистосердечное признание? Всего и делов-то!..
Страх снова заявил о себе мелкой дрожью.
— Это не я… это не я… это не я… какой-то мужчина… когда я вбежал, он вылезал в окно…
Сиприан бессмысленно бормотал, а в его помутненном сознании возник образ Чарльза. Высокий, мужественный, уверенный, Чарльз стоял на пороге и смотрел на них. В углу его рта, между толстыми губами — сигарета. С холодной улыбкой на лице он смотрел с порога на них. Смотрит на все эти лисьи морды…
Глаза у Сиприана закрылись, его голова качнулась. Больше он ничего не видел, не слышал никаких звуков. Единственно, что еще было, — ощущение твердости стола под щекой и запах мыла и карандаша.
Грубая рука взяла его за плечо, встряхнула. Голова снова качнулась, как у куклы.
— Оставь его Шраф, сходите за врачом. Позовите доктора Инна. В конце концов, мы не с бродягой имеем дело.
Голова Сиприана снова приникла к столу. Голоса перекликались над ним, но к нему они не обращались. Его никто не трогал. Около него стояли и переговаривались.
Сиприан открывает глаза. Он заставляет свои мышцы лица поднять тяжелые веки. Вот эти умные серые глаза, они продолжают смотреть на него. Они все понимают. Тяжелые веки опускаются, Сиприан не может удержать их.
Дверь открывается. Поспешные шаги входящих. Чьи-то деловые, умелые руки трогают Сиприана. Руки врача. Они ощупывают виски, запястье. Палец приподнимает закрытое веко.
Голоса переговариваются тихо. Кто-то осторожно снимает с Сиприана пиджак. Ему закатывают рукава рубашки.
Долгая бесконечная пауза. Потом пальцы крепко берут его руку, жалящий укол иглы…
Когда Сиприан проснулся и открыл глаза, все вокруг было серым. Серое одеяло, серые стены, серые прутья решетки на двери. Серый свет сочился сквозь зарешеченное оконце.
Он долго лежал, ни о чем не думая. Продолжалось действие укола. Постепенно стала возвращаться память. И стал возвращаться страх.
Сиприан сел на койке. Упер локти в колени, а лицо в ладони — поза отчаяния.
Он услышал шаги и непроизвольно поднял голову. К его камере шел полицейский. Он вошел, поставил чемодан на пол, повернулся к двери, запер ее.
С бесстрастным удивлением, просочившимся сквозь серую пелену страха, Сиприан отметил, что на чемодане его инициалы «С», «М», что это чемодан, который ему привез Чарльз из Лондона.
— Это мой… как вы…
— Это из вашей квартиры. Там белье, одежда, бритвенные принадлежности, все необходимое.
Полицейский подошел поближе и сказал:
— Это распорядился господин Фриар. Он пришлет все, что вам понадобится.
Слабенький огонек, чуть-чуть рассеявший эту серую, безнадежную мглу, загорелся где-то там, далеко.
«Так это Джон Фриар», — подумал Сиприан.
Полицейский спросил:
— Вам надо что-нибудь? Вы хотите позавтракать? Или только кофе?
Сиприан молча смотрел на полицейского.
Он напряженно пытался осмыслить что-то другое. Вопрос полицейского он осознал с замедлением.
— Кофе? Да, только кофе.
Полицейский кивнул в знак согласия и подошел к двери. Открыв ее, он повернулся и спросил.
— Хотите посмотреть газеты?
Этот вопрос Сиприан воспринял немедленно, как удар в лицо. Он отшатнулся.
— Нет, нет, нет!
Полицейский вышел, запер камеру, ушел. Все это время глаза Сиприана были закрыты. Он снова сидел в позе отчаяния, уронив лицо в ладони. Газеты. Ему ли не знать, что сейчас будет в газетах. Он представил себе заголовки сенсационных сообщений:
«Известного драматурга обвиняют в убийстве художницы»…
«Сиприан Мосс зверски расправился с художницей, своей сотрудницей»…
«Парк авеню, жестокое убийство, украшение театрального мира, талантливая художница, жестоко избита до смерти. Сиприан Мосс, знаменитость Бродвея, арестован»…
Сиприан со стоном бросился на койку, сдавил ладонями лицо, нажимая пальцами на закрытые глаза, желая вытеснить вновь и вновь создаваемые мозгом строчки газетных заголовков. Он давил пальцами на веки, пока под ними не поплыл красный туман, поглотивший эту ужасную панораму газетных строк. Это было ненадолго — неиссякаемый поток слов возник вновь и неумолимо продолжался. Сиприан ворочался с боку на бок, стон непроизвольно вырывался из его груди. Наконец, он снова поднялся с постели и стал метаться по камере, ужас захлестывал его. Снова послышались шаги полицейского в коридоре. Шум, идущий извне, помог Сиприану немного овладеть собой, он сел на край постели, и полицейский поставил перед ним поднос. Сиприан протянул руку к кофейнику, но все его тело била дрожь. Полицейский сам налил ему кофе в чашку. Сиприан выпил, и это вернуло ему силы. Он посмотрел на полицейского и спросил: