Тем не менее, был грандиозный скандал, вызвали Ольгу Александровну. Блядовитая студентка рыдала и пыталась упасть перед деканом на колени. Степка же продолжал хорохориться и паясничать, утверждая, что совсем уже подлых и грязных намерений у них не было, а то, что происходило, никаким уставом не запрещено, а, то, что не запрещено, то, выходит, и разрешено.
"Дурак и сволочь", - прямо заявила декану мать, грозно глядя на Степана. - "Совокупляться в аудитории во время занятий, кстати, тоже уставом не запрещено, так что из этого получается? Разрешено, так? Аудитории предусмотрены для лекций, а не для совокупления такой погани, как вы! Гоните его в шею, пусть едет в армию!"
"На что спорили-то?" - спросила она у сына в такси по дороге домой, когда он рассказывал ей суть дела.
"На ящик пива", - пробурчал Степан. - "Чешского", - счел нужным уточнить он, словно это обстоятельство что-то меняло.
"С кем?"
"С Хулей".
"Что?! Ты что несешь? Балаган устраиваешь?!" - пыталась напустить на себя строгий вид Бермудская, но её распирало от смеха, до того уж дурашлив был Степан, до того нелепые вещи он говорил.
"Ну, с Алешкой Шмыдаренко. Мы его так зовем..."
Сын Андрея Алексей учился на одном курсе со Степаном. И кличка, данная ему, позабавила Бермудскую, очень уж она ему подходила. Как, впрочем, и папаше тоже.
"И кто же это его так окрестил?" - давилась от смеха Ольга Александровна.
"Я, разумеется, кто же еще?", - гордо улыбнулся Степан. Он был большим мастером давать знакомым непристойные клички.
"Ящик пива, говоришь?", - переспросила Бермудская. - "Так отдавать придется! Вот Хуля-то будет рад, не лопнул бы только!" Бермудская больно ткнула сына своим толстым пальцем в щеку и дернула палец вперед. - "Весь в меня пошел", - подумала она. - "Жаль, что только по сексуальной части..."
В армию Степан, разумеется, не пошел, так и метался из института в институт... Мать считала его круглым дураком, жаль только, что в качестве Ритиного жениха не мог выступить никто другой... А теперь, поди ж ты, он ещё и догадываться о чем-то начал, соображает ещё что-то...
- Да, ты умный, - повторила Бермудская. - И мыслишь в правильном направлении. Больше тебе ничего пока сказать не могу. Иди, умойся, побрейся, будь красавцем-мужчиной. А то смотреть на тебя противно, помятый ты какой-то, жеваный, как промокашка. То ли дело тот частный детектив, сладострастно улыбнулась Ольга Александровна. - Настоящий мужчина...
- Ты что, его видела?
- Видела, видела, я всегда все вижу, что нужно для дела. Иди, умывайся! От тебя многого не требуется, выглядеть только прилично! Иди, она скоро уже прибудет...
Степан ушел умываться и бриться, а разгоряченная, возбужденная Бермудская сидела в кресле и лихорадочно курила. "Нет, для настоящих сильных людей никакие ветры перемен не страшны, ни свежие, ни тухлые. Главное - никакой жалости, никаких дурацких угрызений совести. Лелька Цинга ещё покажет себя! Она ещё понежится на Гавайях и Бермудах", - скаламбурила она про себя. - "Понежится и побарствует на нарышкинские денежки..."
... Великое дело - иметь всюду своих людей... Ей быстро сообщили, что пиратские издательства на Западе вовсю печатают романы Валентина Нарышкина, что они расходятся на разных языках миллионными тиражами. Она решила, что их переправил туда все тот же вездесущий Андрюша Шмыдаренко, но, прощупав афериста, она поняла, что, как ни странно, он тут не при чем. Тогда они дали маху, когда в шестьдесят восьмом году, он по указанию Бермудской ткнул пухлыми папками чуть ли не в нос пришедшему за ними Нарышкину. "Не треба!" - так я ему сказал", - хвастался ей потом Андрюша. - "Можешь не писать - не пиши!" - добавил вдогонку. А он эдак сгорбился и потопал. А сглупила ты, однако, Оленька. Надо было переделать и под своей фамилией напечатать..." - "Учи ученого!" - прорычала она в ответ. - "Пусть утрется своими шедеврами, мы и без них сладко живем..."
А вот попали они таки на Запад. Каким именно путем, она точно не знала, но стала догадываться, что передал их туда некий итальянец Манчини, который наведывался к Рите, когда она ещё жила у них на Кутузовском, и расспрашивал про романы отца. Та ничего о них не знала. Манчини был вертким словно угорь и, судя по блестящим как маслины черным глазенкам, дьявольски хитер. Он неожиданно прекратил визиты к ним в дом, а потом, когда Рита сама позвонила ему, он обтекаемо и очень весело ответил, что все о,кей. Теперь Бермудской стало понятно, что именно было о,кей. Он где-то раскопал черновики романов и свез их в пиратские издательства, не поставив в известность юную наследницу. А вот совсем недавно Бермудская получила информацию о том, что родственник Нарышкина, имевший в Канаде адвокатскую контору, взялся за дело и подал на издательства в суд. И вот-вот должен был выиграть процесс - дело, практически было решено. Помимо гонораров он потребовал заплатить наследникам значительный моральный ущерб, который был выше самих гонораров. Этот щепетильный родственничек сдуру не стал предварительно ставить в известность единственную наследницу Нарышкина Маргариту, хоть и работал только в её интересах. Зато была поставлена нужными людьми в известность она, Ольга Александровна Бермудская. Дело пахло сотнями тысяч долларов, так как по двум романам Нарышкина уже были поставлены фильмы. "Да, мудак Степка, развелся с такой женщиной!" посетовала Бермудская. - "А и я тоже хороша, не послушалась тогда Андрюху, все гордость, гордость проклятая глаза залила... Надо было кинуть что-нибудь этому Нарышкину, а большую часть прикарманить себе... Но, однако же, тогда совсем другое время было, совсем другое было в цене, кто же мог предполагать, что все так обернется, что настолько переменятся местами ценности? Ведь в сытости и роскоши купались и полагали, что так будет всегда... А вот оно как..."
Однако, она решила поправить дело. Причем, выяснив, что Андрей Шмыдаренко на сей раз, как ни странно, не в курсе, решила обойтись без его помощи. Слишком уж большие проценты за свои темные дела требовал этот ненасытный паук... Зато снова пригодились витенькины порошочки... "Первый мужчина", - с благодарностью подумала она о покойном. - "Как меня мамаша тогда за него отлупила, страшно вспомнить..." На мать Ольга Александровна зла не держала, мать есть мать. Она выбила для них с Витенькой квартиру, постоянно помогала деньгами. Но в Москву категорически не пускала. "Думать не моги!" - заявила она матери, когда та заикнулась о том, что неплохо было бы им перебраться в столицу, поближе к дорогой доченьке. "Нечего меня позорить, живите в Пружанске", - отрезала она. - "Лучше первым в деревне, чем вторым в городе. Там барствуйте."
Потом организовала усопшей матери пышные похороны, вскоре после этого - мужу, а недавно отдал Богу душу и преданный Витенька Удищев, специалист по отравам и дурманящим и возбуждающим похоть средствам. Это была самая большая потеря, его было почему-то особенно жалко. Первый мужчина, отличный в своем деле специалист...
Витенькины порошочки испробовала она и на молодом красивом немце Федоре Бауэре, племяннике мужа. Получила от него немалое удовольствие. А потом отправила его на дачу к ненавистному Нарышкину. Обидчик должен был умереть страшной смертью. Его жене повезло больше - за пять лет до этого, явившись под видом слесаря к Нарышкиным, Витенька просто-напросто отравил молодую жену Валентина. И так умело отравил, что врачи определили инфаркт. Нет, незаменимый был человек... Если бы он сейчас был жив, все получилось бы по другому...