На лбу выступил пот, когда он подумал: вот теперь и моя карьера заканчивается, как карьера любого другого психоаналитика в Штатах. Что я теперь буду делать? Некоторые его коллеги улетели в коммунистические страны, но, очевидно, там им было не лучше, некоторые иммигрировали на Луну или Марс. А некоторые, удивительно большая группа «некоторых», пошли работать в АО «Химия» — организацию, которая в первую очередь отвечает за все репрессии, направленные против них.
Он был слишком молод, чтобы бросать работать, и слишком стар, чтобы иммигрировать. Он с горечью подумал: итак, мне совсем ничего не остается. Я не могу продолжать, и я не могу прекратить; это настоящий двойной узел, как раз то, с чем ко мне обычно приходят мои пациенты. Теперь он еще больше им сочувствовал и понимал, в какую неразбериху превращалась их жизнь.
Он сказал Аманде:
— Пригласите комиссара Пемброука.
Спокойный на вид, с тяжелым взглядом полицейский, одетый, как и в первый раз, в штатское, медленно вошел и сел перед доктором.
— Какая у вас там милая девочка, — сказал он и облизнул губы. — Интересно, что с ней станет. Возможно, мы…
— Что вам нужно? — спросил Саперс.
— Ответ на вопрос. — Пемброук откинулся назад, достал золотой портсигар и удобно устроился, скрестив ноги. И сказал: — Ваш пациент Роберт Конгротян обнаружил, что может давать сдачи.
— Кому?
— Своим притеснителям. Нам, конечно. Всем, кто попадется на его пути. Вот что бы я хотел знать. Я хочу работать с Робертом Конгротяном, но я бы хотел защитить себя от него. Честно говоря, я его боюсь, боюсь больше, чем кого-либо на свете. И я знаю почему: я использовал аппарат фон Лессингера и знаю, о чем говорю. Какой есть к нему ключик? Как мне сделать так, чтобы он был… — Пемброук искал подходящее слово. Взмахнув рукой, он сказал: — Надежным. Вы понимаете. По сути дела, я бы не хотел, чтобы однажды утром меня подняло с земли и швырнуло на шесть футов вниз, под землю, только из-за незначительной размолвки. — Он был бледен и сидел в напряжении.
Помолчав, доктор Саперс сказал:
— Теперь я знаю, кто этот пациент, которого я жду. Вы лгали насчет неудачного лечения. Вовсе не предполагается, что у меня ничего не выйдет. Фактически моя помощь необходима. А пациент вполне нормален.
Пемброук внимательно смотрел на него, но ничего не говорил.
— Пациент — вы. И вы об этом знали все время, из-за вас я был сбит с толку. С самого начала.
Чуть погодя Пемброук кивнул.
— И дело вовсе не государственное, — сказал Саперс. Это вы задумали, а Николь ни о чем даже не подозревает.
По крайней мере наверняка, подумал он.
— Берегитесь, — сказал Пемброук. Он достал свой пистолет и положил его на колени, но держа рядом руку.
— Я не могу вам сказать, как контролировать Конгротяна. Я не могу сам его контролировать, вы это видели.
— Но вы узнаете, — сказал Пемброук, — смогу ли я с ним работать. Вы знаете о нем достаточно много. — И он впился взглядом в Саперса, его глаза были прозрачны и не мигали. Он ждал.
— Вам придется мне рассказать, что вы собираетесь ему предложить.
Взяв пистолет и направив его прямо на Саперса, он сказал:
— Скажите мне, как он относится к Николь.
— Она для него фигура Магна Матер, как и для всех нас.
— Магна Матер. — Пемброук наклонился. — Что это значит?
— Самая главная исконная мать.
— То есть, другими словами, он ее идеализирует. Она для него как богиня. Бессмертная. Как бы он отнесся… — Пемброук засомневался. — Если бы Конгротян стал Хранителем, настоящим, обладающим наиболее ценным правительственным секретом, — что Николь умерла много лет назад, что эта так называемая Николь — артистка. Девушка по имени Кэйт Руперт.
Саперс выпучил глаза. Он изучал Пемброука и понимал одно, понимал со всей ясностью. Когда эта беседа закончится, Пемброук его убьет.
— Потому что, — сказал Пемброук, — это правда.
Он засунул свой пистолет опять в чехол:
— Потеряет ли он свое благоговение к ней? Сможет ли он… сотрудничать?
Помолчав, Саперс сказал:
— Да, сможет. Определенно.
Пемброук ощутимо повеселел. Он перестал дрожать, и его лицо, тонкое и равнодушное, стало не таким бледным.
— Хорошо, и я надеюсь, что вы, доктор, говорите правду, потому что если нет, я вернусь сюда, что бы ни случилось, и убью вас. — Он неожиданно поднялся. — До свидания.