Шепли открыл мне дверь, и я ступила на свежескошенную траву. Пока я осматривалась, он нырнул на заднее сидение, появившись вновь с корзинкой и лоскутным одеялом. На его руках не было ни одной татуировки, в отличие от его покрытого чернилами двоюродного брата. Я задумалась, нет ли у него татуировок под рубашкой. Потом мне внезапно захотелось стянуть с него одежду, чтобы найти ответ.
Он одним взмахом расстелил одеяло, которое идеально легло на землю.
— Что? — спросил он, — Это не…
— Нет, это удивительно. Я просто…это одеяло такое красивое. Не думаю, что должна на него садиться. Оно выглядит совсем новым.
Ткань была все еще накрахмалена и на ней виднелись складки.
Шепли выпятил грудь.
— Моя мама сшила его. Десятки таких. Она сшила его для меня, когда я окончил школу. Это точная копия, — Его щеки порозовели.
— Копия чего?
Как только я спросила, он вздрогнул. Я старалась не улыбаться.
— Это увеличенная версия твоего детского одеяльца, так?
Он закрыл глаза и кивнул.
— Ага.
Я села на одеяло и скрестила ноги, похлопывая место рядом с собой.
— Иди сюда.
— Не думаю, что могу. Кажется, я только что сгорел от стыда.
Я посмотрела на него, прищуривая один глаз от луча солнца, светящего сквозь листья дерева над нами.
— У меня тоже есть одеяльце. Марфин у меня под подушкой в общежитии.
Его плечи расслабились, и он сел, ставя перед собой корзинку.
— Блэйк.
— Блэйк?
— Кажется, я пытался сказать «блэнк», и в какой — то момент это стало Блэйком. (*Blank — от англ. пустой, чистый)
Я улыбнулась.
— Мне нравится, что ты не соврал.
Он пожал плечами, все еще смущенный.
— У меня это все равно не очень хорошо получается.
Я наклонилась, легко толкнув его плечо своим.
— Это мне тоже нравится.
Шепли просиял и открыл корзинку, достав накрытую тарелку с сыром и крекерами, а потом бутылку зинфанделя (*сорт калифорнийского вина) и два пластиковых бокала для шампанского.
Я подавила смешок, и Шепли хихикнул.
— Что? — спросил он.
— Просто…это самое милое свидание, на котором я когда — либо была.
Он налил вино.
— Это хорошо?
Я положила сыр на крекер и надкусила, кивая, и затем отпила вино, чтобы смочить горло.
— Определенно ставлю тебе пятерку за старание.
— Хорошо. Не хочу, чтобы это было настолько мило, что я окажусь во френдзоне, — сказал он, почти про себя.
Я слизнула крекер и вино со своих губ, глядя на его. Воздух между нами изменился. Он стал тяжелее…наэлектризовался. Я наклонилась к нему, и он безуспешно попытался скрыть удивление и возбуждение в своих глазах.
— Можно тебя поцеловать? — спросила я.
Его брови взметнулись вверх.
— Ты хочешь…ты хочешь поцеловать меня? — Он осмотрелся, — Прямо сейчас?
— Почему нет?
Шепли моргнул.
— Просто у меня, эм…никогда не было девушки…
— Тебе со мной неловко?
Он быстро замотал головой.
— Это определенно не то, что я сейчас чувствую.
Он накрыл ладонью мою щеку и притянул к себе, не колеблясь ни секунды. Я немедленно открыла рот, пробуя влажность внутренней стороны его губ. Его язык был мягким, теплым и имел вкус сладкой мяты.
Я промычала, и он отстранился.
— Давай, эм…я сделал сэндвичи. Тебе нравится ветчина или индейка?
Я коснулась своих губ, улыбаясь, а затем сделала невозмутимое лицо. Шепли выглядел возбужденным в самом хорошем смысле этого слова. Он протянул мне квадратик, завернутый в вощеную бумагу, и я осторожно развернула уголок, продолжая тянуть, пока не увидела белый хлеб.
— Слава богу, — сказала я, — Белый хлеб лучший!
— И не говори. Терпеть не могу цельнозерновой.
— К черту белизну и калории!
Я развернула бумагу и попробовала бережно приготовленную индейку и швейцарский сыр с чем — то, что пахло фермой, зеленью и помидорами. Я посмотрела на Шепли в ужасе.
— О боже.
Он перестал жевать и проглотил.
— Что?
— Помидоры?
Его глаза наполнились ужасом.
— Черт. У тебя аллергия? — Он лихорадочно огляделся, — У тебя есть уколы? Отвезти тебя в больницу?
Я откинулась назад, широко открыв рот и схватившись за горло.
Шепли навис надо мной, не уверенный, где до меня дотронуться или как помочь.
— Черт. Черт! Что мне делать?
Я схватила его за рубашку и притянула к себе, стараясь что — нибудь сказать. Наконец, я смогла заговорить.
— Рот — в–рот, — прошептала я.