– Я давно поняла, что ты не учишься из духа противоречия.
– Да! – обрадовалась Ника. – Школа прессингует нас, предки прессингуют, как тут вырасти нормально? Учителя бесят, все орут, никто не слушает, не понимает… Вот как ты делаешь все так, как хотят родаки? Не хочется тебе иногда послать их?
– Я привыкла, – без скрытой горечи и желания подражательства ответила Марго. – Это труд, но меня хвалят, мной гордятся. Это приятно.
– А я не хочу, чтобы мной гордились, – уверенно сказала Ника.
В этот момент Марго пригнула ее голову к парте. Над ними пролетел растрепанный веник и, ударившись о стену, упал на горшок с цветами.
– Шухер! – заорал дозорный, стоящий у двери. – Училка!
Те, кто до этого носился по классу, безумно хохоча, испуганно, но не молниеносно, чтобы не потерять величие в глазах сообщества, расселись по местам.
– Так, – угрожающе зафыркала Римма Эдуардовна, не успев даже осмотреться, но сразу девятым чувством уловив неладное.
В таких экстренных случаях полагалось напустить на себя грозный вид, сдвинуть брови, как Иван Васильевич, и пригрозить расправой классного руководителя или директора.
– Что здесь произошло?
Увидев разбросанные листья и искореженный веник, Римма взвизгнула. Отдышавшись, она по своему методу осмотрела класс. Большинство опустили головы и делали вид, что только проснулись, кое-кто водил ручкой по тетради.
Только Ника нагло смотрела на учительницу. С Риммой у нее были старые счеты – когда-то та абсолютно незаслуженно поставила ей трояк за криво исполненный чертеж. Ника, убившая на него целых двадцать минут и в бешенстве вырвавшая несколько черновиков, от бессильной ярости топча их ногами, возмутилась и выложила все, что думает о черчении вообще и Римме Эдуардовне в частности. С тех пор не проходило и года, чтобы они не разругались, разражаясь взаимными претензиями, обидами и домыслами.
В прошлом году Римме Эдуардовне за неимением лучшего варианта была оказана честь вести субботник у их класса. Римма была больше озабочена выбором нового оттенка волос, поэтому нелюбезно разъяснила отрокам, что делать и строго-настрого наказала беречь новый инвентарь, приобретенный по случаю посещения школы губернатором. Особенно Римма почему-то привязалась к красным ведрам, надменно поблескивающим в лучах весеннего солнышка. Что охватило тогда Нику, противодействие ли, желание отомстить, упрямство или обычная вредность, она не знала. Как только Римма отвернулась и поскакала к группе учительниц, недовольно видневшихся у турников, Ника схватила новенькое ведро, и, заворожено глядя на мчащийся через перекресток грузовик, со страхом и даже жалостью запустила им под колеса машины. Оглушительный вопль Риммы доказал ей, что месть удалась. С тех пор их отношения почему-то еще больше ухудшились. Масло в огонь подливало и то, что Ника всегда выделялась в толпе сверстников своим фирменным стилем говнаря. Она начала носить пирсинг задолго до того, как в десятом классе его позволил себе Степа Трёпичкин. Вместе их и еще нескольких человек всегда припоминали, когда стремились вызвать у учеников желание возвести глаза к потолку, облепленному паутиной.
Поэтому сейчас Римма, угадав нелицеприятные для себя мысли Ники, прищурилась и спросила:
– Совина, это ты?
Ника безразлично пожевала язык.
– Почему вы тут же решили, что я?
– Так это не ты?
– Если я одета не как все, – продолжала Ника, уцепившись за свою любимую тему притеснения, – это не значит, что я должна устраивать потасовки и вениками сшибать горшки.
– Не значит, – неохотно согласилась Римма Эдуардовна, – но твой внешний вид вопиющ! Сколько раз я разговаривала с твоими родителями…
– Они не убедили меня, – вкрадчиво ответила Ника.
Собравшиеся безразлично слушали перебранку. Кое-кто втихаря клацал по телефону.
– Все-таки стоит нам выяснить, кто это сделал, если, конечно, не ты… И потом, что у тебя на поясе?
«Достала!» – подумала Ника, и, чувствуя, что терпение кончается, покосилась на Виту. Та умоляюще смотрела на нее. Но Нике уже нечего было терять – от четвертной оценки не зависело ничего, уроки постепенно сходили на нет.
– Это скорпион, – ответила Ника учтиво. – Если он вам не нравится, вдвойне печально, что ваши попытки сделать нас безынициативными овцами не сработали.
Римма Эдуардовна как будто опешила, но потом, вспомнив, кто она, процедила: