Хорошо, их хоть не слышно, когда они говорить пытаются, потому как глаза при этом страшно пучат, и по всему видно, ничего хорошего они сказать и не думают, а только хамство, которое у них в ходу. Но некоторые люди их чувствуют. Сколько раз Таня замечала, что они будто слышат постороннее, будто ощущают неупокоенное, и потом быстро исчезают из библиотеки, и не приходят уже никогда.
А как почувствуют они, что Таня видит их, то совсем взбесятся. Хвостами за ней увязываются, куда бы ни пошла, из-за углов выскакивают, рожи корчат. В такие минуты только отповедь помогает. Таня давно для себя выработала тактику по успокоению расшумевшихся призраков. Надо было книгу открыть, из тех что они любят, и ткнуть его в строчки чуть ли не носом. Так они быстро заинтересовывались, и читать принимались, и снова в ее библиотеке стояла тишь да благодать.
Татьяна сонно потянулась, аккуратно и еле заметно вытянула ноги под свои огромным письменным столом, размяла руки. От долгого сидения конечности застывали, приходила ноющая боль в пояснице. Чтобы взбодриться, она поднялась и решила пройтись во вверенному ей залу, осмотреться. За заклеенными широким малярным скотчем на тканевой основе окнами стояла поздняя осень. Окна заиндевели, по углам обросли росписью инея. А за ними качали голыми ветвями тополя, летом буйными кронами почти полностью закрывавшие вид из окна. Теперь вместо дикой искрящейся в лучах солнца зелени, на нее смотрело здание старого ЦУМа сквозь частокол голых ветвей.
Посетителей не было. Танина напарница, Ольга Васильевна, обещалась быть не раньше обеда. Ввиду пожилого возраста она все чаще посещала местную поликлинику, чем свое законное рабочее место. И то, признать, было лучше. Потому как в последний раз, она, толи по невнимательности, толи по слабоумию, заварила чай кипятком, забыв добавить в заварочный чайник заварку, а еще неделей раньше принялась раскладывать по полкам старую макулатуру, еще из советских изданий, которую они почти две недели по списку выискивали и выбирали для утилизации. Справедливо полагая, что без Ольги Васильевны утро ее будет спокойнее и безоблачнее, Татьяна прошествовала до маленькой подсобки, находящейся на противоположном конце зала.
На половине пути ее остановил хлопок резко распахнувшейся двери. Татьяна аж подпрыгнула на месте, на мгновение выскользнув из своих розовых туфель на низком каблуке. Гневно обернувшись, она столкнулась почти нос к носу с нарушителем спокойствия. Им оказался не студент-гуляка и повеса, случайнее забредший в библиотечное здание, а ее товарка Валентина. Очки ее уползли на лоб, прямо возле пучка темно-рыжих волос на макушке, как всегда бывало, когда она что-то искала.
- Татьяна, ты еще здесь? Новость не слышала?
К новостям Татьяна относилась крайне подозрительно, да и все, что было написано и сказано позднее девятьсот восьмидесятых, ее мало интересовало. Слово, написанное или сказанное, проверенное временем, имело под собой значимость. Все остальное было бумагомарательство и пустозвучие. Сама она была не многословна, и к чужим "новостям" относилась с подозрением. Радио не имела и телевизор не смотрела из принципа. В ее понимании в мире не могло происходить ничего глобальнее и масштабнее, или по крайней мере значимее, чем тот багаж истории, что оставили предыдущие поколения. Вот пройдет пара десятков лет, тогда и в учебниках напишут, и в альманах исторический включат все самое значимое, что имело место быть. На остальное и время не было смысла тратить. А поскольку только время могло рассудить, что важно, а что нет, то и заморачиваться этим вопросом она совсем не спешила.
- И что же? - несколько строго спросила Татьяна, слегка ощетинившись, как и всегда, в такой ситуации.
- Ограбление! - с придыханием, полушепотом, драматично закатывая глаза сообщила Валентина.
- Ограбление? - переспросила Татьяна, чувствуя еще большее раздражение.
- Вот именно!
- А что ограбили то?
- Нас! Представляешь! Круче чем в детективах. В отделе редкой книги пропала рукопись Иосифа Виссарионовича Сталина "О Великой Отечественной войне Советского Союза" 1947 года! Она больше не переиздавалась. В фондах сейчас осталось нареное не более тридцати экземпляров, и еще столько же в частных коллекциях. Трудно себе представить, что будет, если мы утратим такой редкий экземпляр! Там сейчас полиция и даже следователь приехал, - неизменный атрибут библиотекаря, вязаная шаль Валентины сползла с плеча и ее украшенный бахромой край подметал пол, но она не замечала этого и увлеченно рассказывала, с трудом успевая перевести дух. Вежливое терпение, постепенно тающее на лице Татьяны, нисколько ее не смущало. - Весь отдел обыскали, и в книгохранилище спускались, и ничего, представляешь? Ни следов взлома, ни каких бы то ни было улик. А книги на месте нет. Просто мистика и только. Весь отдел на ушах стоит, валерьянку капают, истерические припадки, полный ужас творится. Пойдем туда, их сейчас следователи допрашивают. Там такой переполох, прямо как в детективе.
Суету Татьяна не любила больше чем шум. Вежливо отказавшись, настолько, насколько хватало ее такта и почти утратившегося терпения, она, меланхолично поджав губы, прошествовала к своему столу.
Если припомнить, книга эта лишь пару раз попадалась ей на глаза. А припоминалось на редкость хорошо, потому как возле нее в то время ошивался старичок, тоже невидимый. Тощий, плюгавый старичок, крючковатый нос на плешивой голове. Подбородок по-старчески выдается вперед. Совершенно белый пух волос пучками торчал из больших мясистых ушей и топорщился за ними. Сухие руки с торчащими косточками запястий, выступающими из-под пергаментной кожи сухожилиями, сжимали подрагивающую в них книгу. Суставы пальцев вздулись шишками, а на кончиках пальцев необыкновенно крупные желтые ногти. Он был в рубашке с коротким рукавом, и оголенные предплечья покрывали длинные седые с проблеском черного волосы.
Но что ей запомнилось, это то, что его она слышала. Точнее даже не его, потому что он ничего не говорил. Но он издавал такой раздражающий тихий свистяще-клокочущий звук, от которого становилось жутко. Присмотревшись, Татьяна поняла и его источник. Старик имел обыкновение подсасывать выпадающую вставную челюсть на присоске, причмокивая при этом губами. Чтобы челюсть встала ровно, он подсасывал слюну из зазора между деснами и протезами, от чего в его горле свистело и клокотало.
Узкие плечи его были выдвинуты веред, спина сгорблена и взгляд невыносимо тоскливый из-под косматых бровей. Что видел он сквозь эти строки? Таня прочитала заглавие очередной страницы: "Приказ народного комиссара обороны 7 ноября 1942 года N345 г.Москва". Возможно он уходил воспоминаниями в прошлое. По виду в далеком сорок втором ему могло быть чуть больше двадцати. Значит, отзвуки его молодости пришлись на самые грозные годы в истории страны. Это был один из самых любимых периодов в истории у Татьяны. В юности она запоями читала хроники военных событий, штудировала ход Сталинградской битвы, перечитывала все возможные учебники, до которых могла дотянуться. Она хорошо понимала какой отпечаток на личности оставляли события того времени.