Алёна растерянно потянула к себе коробку с Нэнси, и без энтузиазма, почти обреченно, стянула с нее упаковку с красным бантом. Нэнси вздрогнула, только холодные детские ручки коснулись ее платья. Алёна нахмурилась, вскинула голову, с безразличием осматривая новую куклу.
- Как ее зовут? - не отрывая пристальный глаз от куклы, спросила она. Нэнси тихонько задрожала. Таких больших, темных, как вода в холодном озере, глаз она еще ни разу не видела. И даже если она вообще видела мало глаз и мало лиц, но от этой девочки шла волна ледяного пренебрежения, почти брезгливости.
- Не знаю. Думаю, ты можешь назвать ее как захочешь.
Алёна вскинула на мать полный недоумения взгляд, недовольная ее ответом.
- Ну так что, Алёнушка, нравится кукла? - повторила вопрос Алиса.
- Да, мамочка. Очень милая.
- Вот и замечательно. Поблагодари отца, моя милая.
Она развернулась и вышла назад в кухню, где слуги уже гремели доставаемым из шкафа столовым фарфором.
Алёна развернулась лицом к брату и потрясла Нэнси в воздухе, презрительно сморщившись.
- Они мне куклу подарили! - голос ее зазвенел брезгливостью и раздражением. - Да еще и безымянную.
- Алёнка, у нее на спине этикетка, посмотри, может, и имя указано, - заметил брат, тихим подмигиванием пытаясь подбодрить ее.
Резвые безжалостные ручки резко развернули Нэнси, утыкая ее лицом в белую скатерть стола.
- Нэнси?! Какое странное имя!
- Английское.
Алёна развернула к себе куклу лицом и презрительно сощурилась.
- Я тебя уже ненавижу, - тихо, сквозь зубы зашипела она, и сунула Нэнси назад в коробку.
Так Нэнси поняла, что невольно стала объектом вымещения детской злобы и обиды. Но то была не совсем детская обида. Странные речи, произносимые устами девочки и ее брата, никак не вязались с ангельским лицом и полными презрения и холодной тоски глазами. В тот день кукле впервые за все ее существование стало страшно.
Нэнси покачала головой, вновь переживая свое первое знакомство с Алёной.
- Просим вас, милая Нэнси, продолжайте. И не пропускайте, пожалуйста, ничего.
- Я все-все расскажу. Я всегда пыталась, но никто не хочет слушать. Никто не верит бедной Нэнси, - тяжело вздохнула кукла, упираясь ладошкой в стеклянную дверцу шкафа.
- Мы верим, пожалуйста, Нэнси, продолжайте...
Дети в этом доме были странными, слишком взрослыми и серьезными, слишком серьезными. Особенно удивляла своим упрямством и хитростью Алёна. Она изворотливо поблагодарила отца за подарок, злобно переглянулась с братом, и понесла Нэнси наверх. Тогда еще светлый обжитый дом, с его скрипящей третьей ступенькой на широкой лестнице и просторным коридором второго этажа, показались Нэнси сущим дворцом. Дверь в комнату Алёны распахнулась, и девочка внесла коробку с куклой внутрь большой прохладной спальни. Нежные сероватые обои, голубые васильки, вышитые на покрывале тонкого серебристого шелка, все в ней было тонко и воздушно. Комната дышала холодом и грустью мечтательной девушки даже в такой жаркий августовский день, как этот, выпавший на конец лета. Полки невысокого шкафа были заставлены книгами в светлых переплетах, но не сказками, а литературой не по годам девочке. Плотные серебристые шторы пропускали нежный голубоватый свет, заливая им пол и все воздушное пространство комнаты, делая ее похожей на холодное озеро. И лишь на самом верху шкафа сидели многочисленные игрушки, медведи и куклы, все покрытые пылью. Нэнси широко распахнула глаза от ужаса, увиденного ею: все игрушки были будто новые, но не веселые и полные жизни, как ее соседи по полкам в магазине, а неживые, пустышки со стеклянными глазами. Они будто спали вечным несчастным сном, нелюбимые и ненужные своей хозяйке. Она ими вовсе не играла.
Алёна положила коробку с Нэнси на вторую полку шкафа и вышла, громко хлопнув дверью, ее уже ждали к обеденному столу. Нэнси еще раз взглянула вверх, тихонько позвала, постучала в коробку. Но игрушки молчали, пустыми глазами смотря в никуда. Тоже ждало и ее, Нэнси? Кукла вздохнула и сжалась в коробке, что-то с хозяевами не так...
Про Нэнси забыли. Она пролежала в коробке день, второй, третий. Было скучно. Только служанки, когда вытирали пыль, чуть передвигали коробку. Алёна бросала презрительные взгляды, но ничего не делала, словно ей не хотелось прикасаться не только к самой Нэнси, но даже к коробке, в которой та лежала. И холодна тоска, царившая в комнате, сонными волнами накатывала на бедную Нэнси, монотонно усыпляя ее, превращая в безжизненную пустышку. Нэнси уже начала дремать, убаюканная тишиной и сонной прохладой, когда ее вдруг разбудил тяжелый лязг двери и торопливый топот ног. Чьи-то руки выхватили куклу из коробки и понесли вон из комнаты. Перевернутая вверх ногами, Нэнси только и сумела различить торопливо перепрыгивающие ступеньки черные бархатистые туфельки Алёны. Снизу раздавались голоса. Туда-то девочка и направилась, не очень аккуратно обращаясь с подаренной ей куклой.
В малой гостиной, теплом горящего камина согревающей хозяев промозглыми осенними вечерами, но столь невостребованной в летний период, сидели в глубоких креслах Павел Сергеевич и Владислав. Юноша нервно перебирал пальцами тонкие полупрозрачные листы бумаги, отрешенным взглядом рассматривая свои руки. Его отец сурово смотрел на лицо сына, его полные отчаяния глаза, опущенные плечи. Алёна ворвалась в нее как вихрь, как раскаты грома перед грозой, и швырнула Нэнси на стол перед ними.
- Вот твоя дурацкая кукла! - с вызовом бросила она, - Забирай и делай с ней что хочешь! Только Владику позволь остаться...
Гневный крик девочки иссяк, перешел в мольбу, полушепотом прозвучавшую сквозь подкатывающие рыдания. Она закрыла лицо руками и тихонько всхлипнула. От звенящей тишины и беззвучных слез Алёны, Нэнси стало очень печально. Ведь это она, Нэнси, принесла ребенку столько печали!
Владислав не выдержал и, скомкав письмо в руке, обнял сестренку за плечи. Павел Сергеевич гневно взглянул на сына.
- Что ты себе позволяешь, щенок? Так обращаться с заказным письмом! Да ты знаешь, сколько лет я ждал этого дня? Чтобы мой сын поступил на учебу в Суворовское училище, чтоб стал достойным офицером! А ты, неблагодарный паршивец, устраиваешь сцены и распускаешь сопли. Всю жизнь за юбку держаться будешь?
Юноша зажмурился, глотая обидные слова, обжигающие румянцем гнева его щеки.
- Алёнка, прекрати реветь! Бери куклу и иди к себе в комнату. И никаких больше слез! Тоже мне, трагедию придумали! Да я все ради вас делаю, все для вас стараюсь! Влад, завтра к пяти часам будь готов, поезд отходит в половине седьмого, и мы непременно должны на него успеть. Ты меня понял?
- Да, папа.
- Вот и хорошо. А теперь, потрудись подняться к себе и собрать вещи.