Однажды ночью, примерно месяц спустя, мне приснился сон. Я стояла на улице у соседнего дома, лицом к нашему дому. Была ночь, и мне было очень холодно. Я посмотрела на свои руки и ноги, и поняла, что стою там раздетая, в одной пижаме, той самой, в которой с вечера ложилась спать. Мне показалось странным, что я стою ночью здесь, в то время как мне надо домой, и я направилась к своему дому, но моих шагов не было слышно, словно они утопали в ставшем мягким асфальте. В абсолютной тишине раздалось знакомое шуршание, но воронка оказалась не позади, а впереди меня, на небольшом расстоянии. Она с шорохом передвигалась, ближе и ближе, пока не послышались шаги. Я, наконец, поняла, кто скрывался за тем шорохом. Тьма из углов и щелей сползлась к этой точке, сжалась плотным сгустком на асфальте в центре этой воронки, и вытянулась в высокую черную фигуру. Мужчину. Фигура подняла голову, и я уже знала, кого я увижу. Это был Антон, но не тот, каким я его помнила, и не тот, что на фотографиях. Он казался выше, и лет на десять старше. Весь укутанный в черное, словно в дымке, и у него были черные волосы, значительно отросшие, и очень бледное лицо.
Я замерла, и фигура замерла в десяти шагах от меня. Потом раздался голос, но он ничего не говорил, лицо не двигалось, как черно-белая застывшая фотография, а его слова словно звучали у меня в голове.
- Не бойся. Просто посмотри, я жив. Спроси у моей матери сон, что видела тетя Лариса накануне того вечера. И попроси тетрадь, что лежит у меня в шкафу на третьей полке. Она знает, где.
Я хотела спросить, зачем, но не могла пошевелиться, ни вымолвить ничего.
-Ты все узнаешь, когда прочтешь, - ответил мне голос в моей голове.
Фигура рассеялась в сизый дым и расстелилась по земле.
- И вы это сделали? - спросила я. - Он оставил там какое-то послание?
Прикрыв глаза, девушка молча покачала головой. Она сглотнула, и, переведя дух, продолжила:
- На следующий день я пришла к тете Тоне. Я с самого начала решила ничего про свой сон ей не говорить. Зачем бередить свежую рану. И потом, начались бы расспросы, а быть объектом чужих пересудов мне вовсе не хотелось. Сначала я спросила про сон соседки. И вы знаете, оказалось, что накануне той ужасной драки, тете Ларисе действительно приснился жуткий сон. Будто она вошла в дом к тете Тоне, а в Антоновой комнате стол длинный накрыт, и много бабушек сидит. И стол весь уставлен рюмками с водкой, накрытыми хлебом. Как на поминках. Только не поверила она в знак этот, и рассказала уже после, как все случилось. Я как услышала, так и ахнула. Про тетрадь тетя Тоня знала, но очень удивилась, что мне известно о ее существовании.
- А тебе сам Антошка что-то говорил? Вы же, кажется, не общались совсем, - спросила недоверчиво она. Я не знала что ответить. Если там было что-то личное или важное, какова вероятность того, что он делился этим с друзьями, и что эти друзья могли рассказать мне, случайной соседке? Но ей, похоже, было не до загадок. Через минуту она вынесла мне тетрадь, старую, школьную, затертую многолетним пользованием. - Держи.
- А вы не знаете, что там? - робко спросила ее я.
- Это дневник, - пояснила тетя Тоня. - Я не читала никогда, мне Антошка строго настрого запрещал. Только раз глянула, и жалею теперь. Лучше мне бы не знать ничего. Ума не приложу, как ты узнала. Если только сам он говорил с тобой, тогда ты там ничего нового не найдешь.
Я в сомнениях глянула на пожелтевшую от времени обложку. Если даже тете Тоне нельзя было его читать, какое право имею я на это.
- А вдруг там что-то личное? Мне неловко брать чужие вещи. Вы не знаете, кому эта информация будет важна? Может, у него была девушка?
Тетя Тоня странно на меня посмотрела. - Ты уж извини, тяжело мне все это. - И она закрыла дверь.
Поднявшись к себе, я долго смотрела на обложку тетради, гадая, стоит ли мне ее открывать. Какие тайны были у покойного, и что такого важного он хотел сообщить, и кому? Может, друзьям, или девушке своей. Я где-то слышала о таком, когда душа умершего входила в контакт с кем-то из живых, кто видел во сне или чувствовал его, с просьбой передать близким некую информацию, как например, просил о помине, или вещь какую на могилу принести. Но если это был личный дневник, то имела ли я право читать его?
Наконец, я решилась. С первой страницы в глаза бросились неровные строчки, исписанные детской неуклюжей рукой. И все эти строчки были обо мне. Оказалось, он писал о своих детских чувствах, еще в те годы, когда мы общались. С дотошностью натуралиста и тщательностью педанта он вносил сведения о том, где мы были, что делали, что на мне было надето. Записи шли через года, взрослея и мужая вместе с ним. Где-то на середине тетради, в возрасте четырнадцати лет, впервые прозвучало слово "люблю". В тот момент мне стало очень страшно. Я и представить себе такого не могла. Воистину говорят, чужая душа - потемки. Я вспомнила нелепую ситуацию с его соседкой, Юлей, нам было лет по десять, когда она выдала, что Антошка говорил, что как вырастет, на мне женится. Я тогда и не поняла ничего, подумала, шутка, и посмеялась. А Антон так обиделся, что потом дней пять с нами не разговаривал. Неужели то были зачатки глубокого и сильного чувства?
Я продолжила чтение. Как лепидоптеролог, наблюдающий за бабочкой, он в мельчайших подробностях описывал каждую встречу. Из некоторых записей следовало, что я просто прошла мимо, или он видел меня издалека. Записи встреч становились все реже, и все чаще появлялись вставки размышлений. Он глубоко и серьезно излагал свои чувства и намерения однажды все изменить. Последняя запись особенно поразила меня. В ней он описывал ту последнюю встречу возле дома, и далее следовала фраза "Сегодня впервые она увидела во мне мужчину. Я видел это в ее глазах, в том, как оценивающе она посмотрела на меня. Так женщина смотрит на интересного ей мужчину. Ее взгляд скользнул по мне вниз-вверх, и мое сердце возликовало. Я стал привлекательным для нее. Теперь я ни за что не отступлю. Я завоюю ее..."