– Мы окружены. Корпус Хеверада, пехота, стрелки – все, как положено. Как я и говорил. Ждем ответа от наших союзников. Почтовые голуби гонцам выданы.
– А если они поставят стенобитные машины? – обеспокоился Гирсос – разобьют стены?
– Стены крепкие, стенобитных машин, способных враз разбить стену одним булыжником здесь нет – усмехнулся Жордар – кроме того, мои маги уничтожат прислугу машин раньше, чем они сумеют настроить выстрел. Время работает на нас, господин Амунский. Подойдет подкрепление, мы снимем осаду. А вас коронуем. И все будет так, как вы хотели.
– Это хорошо. Это славно – довольно усмехнулся вельможа, и расслабившись, прикрыл глаза. На его высоком, благородном челе выступили капельки пота – мазис сжигал изнутри, впитываясь в организм.
Сейчас Амунскому было очень хорошо.
Перед глазами проплывала вся жизнь. Вот она девчонкой бегает по двору, и ей хорошо…солнце греет, птички поют…упала, из глаз искры, плачет.
Бежит отец, поднимет, поет какую-то песенку и смеется. И они смеются вместе…
Где он, папка? Почему все это время она вспоминала о нем лишь случайно, отбросив, как ненужную вещь? Он бы никогда так не сделал, никогда! И пусть он не настоящий отец – он лучше настоящего отца! Жив ли он? Что делает сейчас? Опять печет свои пирожные?
Как хорошо в лавке – пахнет сдобью, пряностями…с кухни доносятся голоса рабочих которые привезли муку и сахар. Смеются…
Ты не знаешь, как счастлив, пока не теряешь этого счастья!
Зачем ей трон? Зачем ей власть? Что ей, с этой власти? Горе, страдания, зависть и злоба окружающих, и ни одной родной души…
Нед, милый Нед! Как его не хватает! Как она тоскует по нему! В нем воплотилось все, что она хочет – свобода, счастье, радость жизни. Теперь ее удел полутемная комната, медный горшок и скудная еда, которую она подбирает до последней крошки, хотя есть вовсе не хочется. Нужно поддерживать силы, иначе…
А что иначе? Разве отсюда спасешься? С цепью на ноге, прикованная, как цепная собака. Рабыня. Вот кто она. Раньше никогда не понимала участи рабов – ну рабы, и рабы. Боги их наказали. В следующем перерождении станут, может быть, господами. Так положено, таков порядок. Кем положено? Кто установил этот порядок?
Дверь загремела, прервав мысли Санды, и она отодвинулась к стене, стараясь прикрыть интимные места. Сколько времени ни находилась голышом, сколько бы не внедряли ей мысль, что теперь она пропащий человек, животное, ей теперь нечего стыдиться, как всем животным, как рабам, но девушка не могла в это поверить. Все равно все должно закончиться хорошо, и никак иначе. Ведь она не заслужила! Она ни в чем не виновата, чтобы ее так страшно наказывали! Глупышка…
Вошедшие, люди в странных свободных балахонах, с мечами в руках – то ли женщины, то ли мужчины – бесстрастно смотрели на пленницу и молчали. Потом один из них, в темно-красном костюме, вышел вперед и стал что-то читать нараспев. Вроде как заклинание. Сердце Санды затрепетало – явно намечались какие-то изменения в ее судьбе! Только вот в какую сторону эти изменения…
Через несколько секунд девушка почувствовала, как цепь на ее ноге потеплела, а еще через несколько мгновений – упала на топчан.
Один из мужчин – по голосу было слышно, что это мужчина – бросил ей длинный балахон и приказал:
– Надень. Капюшон на голову, и не поднимать. Следовать за нами, по сторонам не смотреть. Сандалии у топчана.
Санда быстро натянула на себя балахон, с облегчением закрываясь от нескромных взглядов, обшаривающих ее с ног до головы, нащупала деревянные сандалии с кожаными завязками, быстро обернула их вокруг лодыжек и выпрямилась, стоя у стены.
– За мной! – приказал человек в темно-красной одежде, и толкнул входную дверь.
Гулкий коридор, эхо шагов гаснет где-то в пропасти, мостики, сделанные из досок, перевязанных веревками – они страшно раскачиваются, и девушка судорожно цепляется за канаты, боясь сделать шаг.
Конвоиры молча подхватывают ее жесткими, как железными руками, и переносят через пропасть. Снова тоннель, еще один, снова мостик и опять руки мужчин.
Так длилось около часа, и Санда, запыхавшаяся, даже выбилась из сил от быстрой ходьбы – залежалась, целыми днями на кушетке без движения, стресс. Ее даже пошатывало, когда она поднималась по тоннелю, выложенному кирпичом.
– Закрой глаза и не открывай, пока я не скажу! – приказал мужчина – иначе ослепнешь!
Санда послушно закрыла глаза, ее взяли под руки и повели вперед Загремела крышка люка или двери, и…ее лица коснулся свежий ветерок, наполненный запахом трав, земли. Лучи солнца заиграли на коже, девушка непроизвольно приоткрыла глаза, вскрикнув от боли и залившись слезами.
Проморгалась, и сквозь пелену слез увидела закрытую карету, возле которой стояли несколько неприметных людей.
Санду подтолкнули вперед, дверь кареты раскрылась, девушку приподняли и усадили внутрь, на кожаное сиденье. Двое молчаливых охранников уселись напротив, дверь захлопнулась, кучер щелкнул кнутом, карета, качнувшись как корабль на волне, сдвинулась с места и набирая скорость понеслась вперед.
Из-под ее огромных, окованных сталью колес вылетали клубы пыли, поднимаясь выше окон повозки, потом сталь колес загромыхала по городской булыжной мостовой и за окнами зашумела улица – людские голоса, крики возчиков, виртуозная ругань грузчиков – все, как в обычный день большого города.
Карета громыхала не очень долго. Где-то остановилась на некоторое время – были слышны грубые голоса, потом снова поехала и остановилась совсем скоро – вероятно въехав во двор. Дверца распахнулась, опустилась ступенька, и Санда, едва живая от волнения и усталости вышла наружу.
Все время, пока они шли и ехали, девушка пыталась узнать хоть что-то – что ее ожидает в конце пути, куда они едут, но конвоиры молчали, как будто у них были вырезаны языки.
Она отчаялась и теперь ожидала самого худшего, перебрав все варианты. Возможно, что ее сейчас продадут в рабство.
Наконец – конвоир справа сказал:
– Идете до лестницы, ведущей в дом, там вас встретят.
Затем повернулся и молча уселся в карету. Та тронулась и выехала со двора.
Санда нерешительно пошла вперед, и когда поднялась на первую ступеньку, из дома выскочили несколько женщин – видимо рабыни, под присмотром старшей служанки. Девушку подхватили и повели, поддерживая под руки. Через несколько минут она оказалась в большой комнате, отделанной фресками, на которых были изображены купающиеся мужчины и женщины…и не только купающиеся.
Протерев слезы, девушка со смущением рассмотрела, что парочки на фресках занимаются любовью в различных позах. И тут – в голове у нее прояснилась и Санда вспомнила, где видела такие фрески! В доме Хеверада!
– Где я? – спросила Санда, и получила ответ:
– В доме господина Хеверада, вашего мужа. Госпожа, вы можете сами войти в ванну? Или вам помочь?
– Постараюсь – кивнула Санда, и когда с нее стянули балахон, пошла к вделанному в пол небольшому бассейну с каменными ступеньками, от которого шел запах благовоний для купания. На ступеньках пошатнулась и едва не упала – упала бы, если бы не две смуглокожие девушки одетые в полотенца, обернутые вокруг бодер. Они подхватили Санду сильными руками, и вместе с ней вошли в воду, оказавшуюся восхитительно горячей и ароматной.
Последующий час она помнила плохо. Ее терли, мыли, брили, массировали, проминая закостеневшие мышцы, растирали какими-то снадобьями, от которых тело горело, будто она стояла рядом с открытым пламенем. Потом снова мыли, и в конце – умастили благовониями, тонкими, и дорогими, привезенными с далекого южного материка.
После всех процедур, на нее надели восхитительное кружевное белье, а поверх – алое шелковое платье, облегающее стройную фигуру и очень шедшее к темным волосам. Одна из женщин перед этим отстригла ей подросшие волосы, а потом накрутила кудряшки, создав прическу, достойную королевы.
Затем все, кроме старшей слуги, по команде исчезли из комнаты, а старшая попросила Санду пройти за ней следом.
За дверью оказался длинный коридор, освещенный из небольших оконцев в стене по правой стороне. Идти пришлось недолго, через пять минут Санда стояла перед темной лакированной дверью, высотой в два ее роста.