Впереди, сзади, слева и справа — топот!
Свист, гиканье. Прямо на них — морда лошади, десны и зубы обнажены, с губ клочьями пена.
Снова в ладони — рука Алексея Федоровича:
— Сюда, Игнат, в ворота и во двор!
Вся площадь — бухающий топот сотен и сотен ног. И вдруг — крики:
— Васильева, студента — нагайкой, до смерти! Ой, что же это?
Стоп! Тяжело задышали, сгрудились. И взвилось вверх:
Вихри враждебные веют над нами…
У Игната перехватило от волнения горло. Глянул на Алексея Федоровича. Тот прокашлялся, взял очень высоко:
На бой кровавый, святой и правый…
И вырвалось у Игната, подхваченное еще кем-то!
Марш, марш вперед, рабочий народ!..
Возвращался домой точно в ознобе. Как же это, живых людей — и под копыта, нагайками? И даже залы из винтовок над головами.
— Класс против класса, Игнат, — объяснял Павлов. — Тут или народ — их, или они — народ. Но видел — море людское не просто обуздать. Убежден: они нам уступят. Шутка ли, вся Россия поднялась!..
На другой день после разгона демонстрации заводы остановились.
Не помышляя даже и спрашивать разрешения властей, рабочие определили: Васильева и мастерового Ручкина с арсенала, убитого в тот же день, 22 октября, похоронить в центре города, на Соборной площади.
Из Орла губернские власти прислали спешное указание: не препятствовать. Полагали, что траурной манифестацией и кончится. Но вместе с провожающими в скорбный путь близкими и друзьями вышли вооруженные заводские дружины — у кого через плечо на ремешке винтовка, у иного — наган.
Игнат снова с Алексеем Федоровичем приехал в город. Теперь он знал, что во главе вооруженных рабочих шел электрик Брянского завода в Бежице Николай Афанасьевич Кубяк.
Павлов под секретом поведал: он сам, затем этот Кубяк, еще кое-кто, кого Игнат пока не знает, и есть Брянский комитет РСДРП. В Бежице социал-демократов из рабочих уже перевалило за тысячу человек. Там и создал Кубяк вооруженные «пятерки» и «десятки» из смелых парней. Оружие получили из Москвы. Пришлось собирать среди рабочих деньги и на них закупать винтовки, патроны… Теперь надо ждать сигнала от Московского комитета — там вспыхнет, начнется и здесь.
Алексей Федорович показал сероватую, похожую на оберточную бумагу, но с четким шрифтом: «…час расплаты с деспотизмом настал. Рушатся последние устои преступного царского правительства, на которых оно еще держится… Еще напор — и победа на стороне угнетенных. Вооруженным восстанием мы уничтожим до основания преступный строй, на развалинах которого своими собственными руками воздвигнем величественное здание…»
Даже голова у Игната закружилась: если у рабочих Бежицы и Брянска оружие, а в листовках такие призывы — будет восстание! Возбужденный, взъерошил голову, выдохнул:
— А мы, людиновцы, тоже? Когда?
— В Москве, на Пресне, уже началось: баррикады, — как вполне взрослому, объяснил Павлов. — Так что в самый раз. В Людинове и Дятькове оружия — кот наплакал. Вся надежда на рабочих арсенала — если им удастся занять склады… — И видя нетерпение, написанное на лице Игната, вспыхнувшем румянцем: — К тебе просьба: вот эту стопку прокламаций отнеси на завод — незаметно к каждому станку.
— Не совсем к каждому, — схлынул румянец с лица Игната. — С выбором. Есть такой народец, что к мастеру побежит. А надо — надежным. Я их знаю…
В Бежице и Брянске до восстания не дошло. 22 декабря, после двухмесячной упорной борьбы рабочих, полицейские власти и командование гарнизона отдали город и поселок в их распоряжение.
Что тут началось — глазам не верилось! В Бежице в каменном училище — самой большой в поселке начальной школе с двухсветным актовым залом — открыто разместился революционный штаб. И хотя до этого нагнали в Бежицу казаков и солдат, они получили строжайший приказ не выходить из казарм.
На Брянском заводе возникли советы уполномоченных, без согласия которых не выполнялось ни одно распоряжение администрации. По улицам и на территории завода стали патрулировать вооруженные рабочие дружины.
Революционная Бежица, как самый многочисленный отряд пролетариата в Орловской губернии, теперь задавала тон всему промышленному району. На заводы пришел призыв: 9 января 1906 года, в память о расстрелянных в Кровавое воскресенье рабочих, объявить нерабочим днем. В этот день колоннами выйти на улицы, а во всех церквах отслужить панихиды по убитым год назад питерским рабочим.
Как в ту пору докладывали жандармы своему начальству, над рабочими колоннами в Бежице реяло шестнадцать красных знамен, в Паровозной Радице и в Людинове — по три флага.