Время шло. С каждым днём становилось холоднее. Надвигалось время штормов. Дотянув до последнего, в октябре я собрался, наконец, ехать за лодкой, чтобы перегнать её в город. Был ветреный день. Я доехал до вокзала на пароходе и оттуда прошагал пешком до Зеленца. Лодка оказалась на месте, но была наполовину залита водой. Очевидно, она дала течь. Надо было срочно переправить её в город и вытащить на берег.
Я вычерпал воду найденной тут же большой консервной банкой, принёс спрятанные вёсла и руль и собрался ехать. Но одному ехать не хотелось. Когда едешь в лодке один, то, сидя на вёслах, приходится постоянно оборачиваться через плечо, чтобы держать верное направление. На Северной Двине течение очень быстрое, и это делает греблю в одиночку ещё более трудной. Лодку сносит течением, и надо всё время подправлять курс.
Я стал искать попутчика, чтобы посадить его на руль и грести спокойно. Но в воскресный день Зеленец становился почти необитаемым. Рабочие расходились и разъезжались по домам. Оставались только сторожа при бараках и складах.
Долго бродил я по острову, прежде чем нашёл, наконец, попутчика. Это оказался длинноусый флегматичный дядя лет пятидесяти со странной фамилией Паук. Выглядел он мешковатым, неуклюжим, и видно было, что он к реке непривычен и мало разбирается в делах мореходных. Ни грести, ни править он не умел. Помощник был явно плох, но у меня не было выбора. Я посадил его на корму, объяснил, как управляться с рулём, и сказал, что по ходу дела буду давать самые подробные указания.
- Ну и ладно, - сказал добродушно мой мешковатый попутчик. - Тогда поехали.
И мы поехали. Погода стояла мерзейшая. В лицо бил холодный порывистый ветер. Холод меня не смущал: сидя на вёслах, поневоле согреешься. Хуже было то, что крепчавший ветер развёл большую волну. Надвигался шторм. На Северной Двине при быстром её течении и полуторакилометровой ширине разгулявшийся ветер - вещь неприятная и небезопасная.
На этот раз шторм был не так силён, но если учесть, что моя лодка была тяжеловата на ходу, что я был единственным гребцом и грести против тяжелой волны надо было по меньшей мере полтора часа, то положение моё следовало признать незавидным.
Я сказал - полтора часа, но за полтора часа я выгреб в шторм меньше половины пути. А впереди предстояла самая трудная его часть, так как я приближался к выходу на двинской простор, где волна была в два раза сильнее, чем в рукаве, которым я шёл до сих пор.
Я измотался за эти трудные полтора часа, но об отдыхе не могло быть и речи. Паук не мог сменить меня на вёслах, а с каждой минутой грести против крутой волны становилось всё труднее. К тому же неудачи, начавшиеся с никудышного спутника, не прекращались. В самый ответственный момент обнаружилось, что лодка течёт так сильно, что надо непрерывно откачивать воду. Я нашёл дыру в днище и заткнул её носовым платком, но это не слишком помогало делу.
Тогда я велел Пауку оставить руль и переключиться целиком на откачку воды. Он принялся за дело хотя и не умело, но старательно. Черпака не было. Его заменяла консервная банка, хоть и довольно большая, но явно недостаточная для откачки воды при такой серьёзной течи. Паук работал, как мог, но вода хоть и понемногу, а прибывала. Скоро стало жарко и Пауку. Подняв голову и не переставая работать своей банкой, он впервые спросил с тревогой:
- Слушай, друг, а как оно, этого, доплывем мы с тобой?
Мне ничего не оставалось, как ответить бодрым голосом:
- Доплывём.
Но плыть было всё труднее. Лодку начало пошвыривать волной очень резко, и выгребать против такой волны становилось невмоготу. Если бы Паук спросил меня ещё раз, доплывём ли мы, я, пожалуй, не знал бы, что ему ответить. Я нажимал на вёсла из последних сил, но сил оставалось уже немного.
Трудно было в таких условиях ожидать чего-либо хорошего, но то, что случилось через два с половиной часа после отплытия нашего с Зеленца, было совсем скверно. Пытаясь выгребать против большой волны, я так нажимал на вёсла, что одно из них не выдержало и сломилось у самой уключины.
- Ну вот и приехали, - сказал я, глядя вслед уплывающей половине весла.
- Ага, - отозвался мой Паук довольно спокойно, и я впервые подумал, что всё-таки мне повезло на спутника в этом путешествии.
Мне не пришлось ни успокаивать его, ни призывать к порядку. Он продолжал орудовать банкой, выкачивая из лодки воду, и, видимо, не был обескуражен нашими приключениями. Я уже с удовольствием глядел на моего сотоварища, и длинноусое добродушное лицо его вовсе не казалось мне теперь, как это было в начале знакомства, невыразительным и равнодушным. Он все-таки был молодец, этот Паук. Промокшие, охолодавшие, усталые и голодные, мотались мы теперь по воле волн, не зная, что будет с нами в следующую минуту, но Паук мой не исторгал ни жалоб, ни стонов.
Должно быть, в воздаяние за доброе поведение и долготерпение нас в конце концов вынесло прибойной волной на мелкую косу какого-то островка. Мы тотчас выпрыгнули через борт в воду и подтащили лодку к берегу. Под конец нашей нелегкой операции хорошая волна так поддала в корму лодки, что залила её почти целиком. Эта же волна и нас окатила, да к тому же свалила с ног.
Это было нам, так сказать, на закуску и, как это ни странно, вызвало дружный смех. Но в общем было, конечно, не до смеху. Островок, к которому нас прибило, был пустынен. Как с него выбраться, мы понятия не имели. Впереди не виделось для нас ничего доброго. У нас не было с собой ни еды, ни сухой одежды, никакой защиты от холода.
Что можно было в таких обстоятельствах предпринять? Прежде всего надо было осмотреть островок, на который мы попали. Мы вытащили лодку как только могли далеко на берег и побрели куда глаза глядят. Остров изгибался дугой, и за поворотом дуги мы, к великому нашему удовольствию, увидели двух людей в высоких сапогах-бахилах. У одного из них был в руках багор, у другого - топор. Они стояли у кромки воды и вытягивали к ногам своим бившиеся у берега брёвна. Неподалеку стояла лодка.
Мы пошли к лодке. Хозяева её увидели нас. Один из них - тот, что с багром, остался при лодке; другой, держа топор в правой руке, сделал несколько шагов в нашу сторону и остановился. Вид у него был неприветливый и даже угрожающий. По-видимому, ничего хорошего от нас он не ждал и всем своим видом старался показать, что и от него ничего хорошего нам ждать не следует. Если прибавить к этому, что дядя с топором был могучего сложения и на голову выше каждого из нас и что мы не имели с собой не только топора, но и перочинного ножа, то станет понятным, что мы, хотя и очень нуждались в помощи, приближались к нему с некоторой опаской.
На поверку оказалось, что дядя с топором опасался нас больше, чем мы его. Дело в том, что штормом разбило плоты на реке, и брёвна прибивало к пустынному острову, к которому вынесло и нас с Пауком. Как всегда в таких случаях, крестьяне окрестных деревень выезжают промышлять даровой лес. Они охотятся за брёвнами и заготовляют себе первоклассный лес за счёт английского короля, как говорили в те времена. Двух таких речных браконьеров мы с Пауком и повстречали.