Вот и близится к концу мой рассказ об этом удивительном человеке, о страшной и прекрасной его жизни, о жизни в двух эпохах. В первой эпохе он живал в снежной яме, случалось, ел разрезанную на кусочки нерпичью шкуру, бил гусей из лука деревянной стрелой и свежевал убитого оленя ножами, сделанными из острых камней, отбитых от скалы прикладом ружья. Русанов, который однажды был свидетелем подобной операции, сказал, смеясь, своему верному другу: «Ну, Илья, ты из каменного века».
Да, так оно и было на самом деле. Но грянула освежившая мир гроза пролетарской социалистической революции, и Тыко Вылко из каменного века шагнул прямо в век Октября, в век Советов, в век Человека.
Теперь в этом другом веке, в этой другой эпохе он становится полновластным хозяином жизни, хозяином своей судьбы и судеб своих сограждан. Он строит на Новой Земле школы и больницы, жилые дома и посёлки, организует промысловые и оленеводческие колхозы. Его родной край перестаёт быть заброшенным, голодным и далёким. Самолет и радио сокращают расстояние, а дружные усилия вздохнувших свободно людей ликвидируют вековую нужду, тяготевшую над ними из рода в род. Создается Ненецкий национальный округ. Тыко Вылко заседает в Комитете малых народов Севера.
А однажды новоземельский президент является в Москву к всесоюзному президенту - Михаилу Ивановичу Калинину, и они долго разговаривают о Новой Земле, о делах и нуждах ненцев. Домой из Москвы Тыко Вылко вернулся с моторными катерами, строительными материалами, рыболовецким и охотничьим снаряжением для своих земляков-ненцев.
Я говорил, что обживание Новой Земли - главная тема художнического творчества Тыко Вылко. Оно было и главной жизненной заботой его. Все недюжинные способности его, все его усилия были направлены на то, чтобы обживание голой и холодной ненецкой земли шло быстрей и лучше, чтобы стала она обильной и щедрой и дарила людям свои богатства.
Тыко Вылко был не только художником, картографом, исследователем, мореходом, охотником, каюром, краеведом, просветителем, организатором. Ко всему этому он был ещё поэтом и сказителем. От него записано немало старинных легенд. Он и сам сочинял песни и легенды. Сам же их пел и рассказывал. И это было естественно, ибо сам Тыко Вылко - живая чудесная легенда.
ВОЛШЕБНОЕ КОЛЬЦО И ВОЛШЕБНОЕ СЛОВО
Не так давно мне попался на глаза портрет Бориса Шергина, которому исполнилось семьдесят лет. Посмотрел я на этот неприкрашенный портрет - на белую бороду лопатой, на лысую большую голову, на морщины, и грустно мне стало. Я знал Бориса Викторовича молодым, двадцатилетним, кудрявым. Теперь, увы, - ни кудрей, ни молодости. Ну что ж. Ушло то, что должно было уйти. Осталось то, что должно было остаться. Остался талант. Остались книги.
Впрочем, книги - это ещё не всё, когда речь идёт о Шергине. Для того, чтобы оценить творчество Шергина по достоинству, его надо не только читать, но и слушать.
У него редкостный дар сказителя. Я впервые услышал его более полувека назад. Это было в Архангельске на одном из гимназических вечеров, какие устраивались обычно на святках.
В зале танцевали, толклись, как мошкара на болоте. Мне наскучила толкотня, и я побрёл по комнатам, по классам, примыкавшим к залу. Попал не то в канцелярию, не то в учительскую. В углу сидел круглолицый румяный паренёк и что-то рассказывал. Вокруг него сидели, придвинувшись вплотную, человек двадцать и слушали, глядя ему в рот. Я вошёл, чтобы послушать, о чём идёт речь, думал: побуду минутку-другую - и уйду. Но не ушёл, а застрял основательно и надолго.
Шергин говорил сказку о Кирике, сказку стародавнюю и печальную. Она повествовала о двух названных братьях - Кирике и Олеше, у которых была «дружба милая и любовь заединая», которые «одной водой умывались, одним полотенцем утирались, с одного блюда хлебы кушали, одну думу думали».
Они поклялись на верность и вечную дружбу и любовь, и «Мать Сыру землю и Сине море призывали во свидетели». Но вот однажды отправились дружки в море на промысел. Пришли на Звериный остров, стали морского зверя бить. Олеша увлёкся, далеко от острова за зверем ушёл. В это время задул сильный ветер, и лёд в открытое море понесло. Кирик кинулся было за Олешей следом, чтобы нагнать его или хоть крикнуть, что лёд в море пошёл, и вернуть друга на остров.
И тут вспомнилась вдруг Кирику дева Моряшка, оставшаяся в становище, которая «с обоими играет, от обоих гостинцы берёт». И только вспомнил Кирик о Моряшке, как подумал: «Олешу море унесёт, Моряшка моя будет», - и не крикнул, не остерёг названного брата.
Вскоре женился Кирик на Моряшке, да всё не шёл из ума погибший Олеша, снедала его печаль и тоска по друге-брате. Но вот пришла вдруг весть, что «варяги-разбойники идут кораблём на Двину». Не слушая уговоров жены, Кирик становится во главе дружины, которая на поморском корабле идёт навстречу врагам, чтобы отвести беду от родной земли.
Сошлись в море корабли, сцепились и принялись поморы сечь и бить разбойных пришельцев. Одолели храбрые поморы варягов и побросали их мертвые тела в море. Но и сам Кирик пал в этой битве, пронзённый вражьей стрелой. Умирая, услышал он, как звенит возле него голос названного брата, окликает его. «Ликует Кирик в смертном видении:
- Олешенька, ты ли нарушил смертные оковы? Как восстал ты от вечного сна?
И Олеша отозвался:
- Я по тебя пришёл. Сильнее смерти дружеская любовь… Подвигом ратным стерта твоя вина перед братом…»
Кончается сказка кратко и мудро: «Смерть не всё возьмёт - только своё возьмёт».
Эту чудеснейшую сказку-поэму о дружбе и любви чудеснейше сказывал молодой румянолицый Шергин, во внешнем облике которого не было ничего, что соответствовало бы щемящему сердце печальному настрою сказки. Но талант есть талант, и, слушая Шергина, ты невольно забывал и румяность щек его, и ломкость молодого голоса, и весь погружался в старую старину трагедийного братства Кирика и Олеши.
Сорок лет спустя я нашёл эту сказку в одной из книг Шергина. Там она называлась «Любовь сильнее смерти». Я впился в неё, взволнованно вычитывая строку за строкой. Она и в чтении оказалась очень хороша, но всё же мне как-то мало было только одного текста сказки. Мне недоставало голоса и интонаций сказывающего её.
Кстати, сказительский дар Бориса Шергина очень объёмен, широк, богат. Рядом с героической трагедией Кирика и Олеши есть в репертуаре Шергина сказки совершенно иного толка - весёлые, смешные, озорные. Несколько лет спустя после первой встречи с Шергиным, о которой я повёл речь с самого начала, уже в советское время услышал я сказку, совершенно не схожую по характеру со сказкой о Кирике. Называлась она «Золочёные лбы» и начиналась так:
«На веках невкотором осударсьве царь да ише другой мужичонко исполу промышляли. И поначалу всё было добрым порядком. Вместях по рыболовным становищам болтаются, где кака питва идёт, тут уж они первым бесом.