— А как это называется, ты знаешь? — Нарочно уставился на него своим придавливающим взглядом.
— Знаю. Но ведь это — только слова. Суть от них не меняется.
— Й ты хочешь, после этого, быть рехверентом?
— Да. Потому, что референт должен быть человеком, говорящим вам одну правду! Какая бы ни была. Ибо остальные… будут вас лишь хвалить, и всё вам врать.
— Так, — сказал, отваливаясь на спинку кресла и внимательно разглядывая его. — И какая ж издесь твоя выгода? За шо ты будешь мине отаким преданным?
— У меня есть расчёт. Пока целы вы, целым останусь и я. Буду откровенен. Жизнь — с почётом. Приличный оклад, ежегодная путёвка на курорт, женщины. Кто от такого откажется?
— А если й ты вступиш у интрыгу? Ну, захочешь повышение, и тебе его пообещают. Другие.
— Исключено, — вздохнул Епифанов. — Куда мне повышаться? Сами посудите. В заведующие отделом? Ведь большего не предложат?
— Верно, не предложат.
— Значит, из ферзей… в пешки? Управлять отделом, бороться со своими конкурентами. Зачем мне это? Я же не дурак, Василий Мартыныч! Референт — всё знает, сам ведёт большую игру. Приобщён к такому столу, наконец, и… в пешки?
— Та-ак, — произнёс задумчиво. — Рация ф тибя, той, есть. Ну ладно. А шо ты ещё должен делать на своём месте? Только откровенно…
— Я с вами и так предельно откровенен, иначе ничего не выйдет, и тогда незачем огород городить.
— Ну й, язык же ф тибя! Так и чешешь.
— Практика, Василий Мартыныч. Референт должен уметь говорить! Иначе, какой же из него референт? И — должен быть в курсе всего, что творится вокруг. Я — не дам вам споткнуться. Вы будете предупреждены о каждом бугорке, о каждой ямке на вашем пути. А для того, чтобы понимать, что делать, а чего не делать, вы… должны знать только правду! Зачем вам лишний подхалим? Вам — нужен человек дела!
— Да-а, ты — любопытный мужик!
— Я — циник, если выражаться высоким стилем нашей благородной интеллигенции, — устало сказал Епифанов. — Но! Я из тех циников, которые понимают смысл в обеспеченной жизни. И дорожат ею. А не красивыми словами о совести. Жизнь, как известно, у человека одна. А красивые слова мы говорим, когда не можем устроиться жить в своё удовольствие. Как только такая возможность появляется, сразу все утешительные слова по` боку, и каждый начинает жить так же, как и мы с вами, руководствуясь теми же принципами. Если не дурак, конечно.
— В Островского про жизинь шо-то не так, по-моему, — заметил этому цинику. — Шо ж он, дурак был?
— Нет, не дурак, — морщась обиделся Епифанов. — Больной человек. Смертельно больной. Что же ему, кроме слов, оставалось? Когда не нужны уже ни женщины, ни деньги. Плюс идейный фанатизм.
— Так. Значить, все люди, той, одинаковые? Если не больные и не фанатики? Я тебя правильно пойнял?
— Совершенно верно.
— Ладно. Говори тогда, шо думаешь обо мне?
— Василий Мартыныч! — воскликнул Епифанов, вскакивая. — Так не договаривались! Это не та правда, которая вам нужна и о которой я вам говорил. Ну, у вас… тяжёлый характер, который часто руководит вами. Надо, чтобы наоборот. Но дело же — не в этом. Я говорил вам, что не буду подхалимом. Но я же не говорил, что буду хамом. Вы — человек от природы умный, и для меня это главное. Остальное приложится, было бы желание.
— Ну, шо ещё? Говори, не бойсь.
Видно, Епифанов, собака, уже знал, что секретарь обкома украинец по национальности, но родную речь сильно подзабыл и говорит всегда по-русски. А "русский" у него, как заявила жена: дикая смесь из двух языков. Выходило не по-русски и не по-украински. Епифанов мог бы и промолчать о таком "недостатке", этот недостаток в обкоме был почти у всех. Но нет, хамлюга, не промолчал:
— Вам, Василий Мартыныч, надо бы поправить произношение. Неудобно, когда секретарь обкома и…
Пришлось оборвать:
— Ладно. Когда шо важное или перед народом с трибуны, я, той, по бумажке читаю. А там усё правильно. В Москве от таких, как я, требуется одно: шоб поднимал руку "за". Або, той, шпарь по бумажке. Которую ты ж мине й составишь. Та Ильич же ж там й сам такой. Шо ещё? — И помрачнев, признался: — 50 мине. Позно вже, той, переучиваться.
Епифанов развёл руки:
— Всё. Разве что… не помешало бы вам запомнить одну истину. В жизни никто и никого не любит. Все любят только себя. И живут тоже: для себя. Поэтому никогда не стоит укорять себя за… ну… "непартийность", что ли. Назовём это так. Забота о благе народа и прочее…
Мрачно задумался тогда. Всё так просто. А ошеломило, как открытие. Действительно ведь, никто его не любит. В том числе и жена. Разве что в молодости. Действительно, все обманывают. Все живут для себя, так устроена жизнь. Почему же тогда все хотят справедливости и любви от него? Да он им и сам лишь на словах про справедливость. На словах все правильные коммунисты. А на деле каждому наплевать на всех. И ему тоже.