— Простите… Простите меня! — заплакал Кошачий в голос. — Я же… Оно само, я боюсь вас!..
Течь из Кошачего перестало, он испуганно смотрел на Хозяина, но видел его теперь, словно сквозь туман. Пол под ним медленно накренился, поплыл… А там, за столом, раздалось радостное ржание:
— Ха-ха-ха… гы-гы-гы! Фссався! Ладно. Той… живи, хрен из тобой! Йди. Это ж надо — обоссався!..
Как вышел Кошачий из приёмной, он не помнил. Кажется, его вывел под руку "ёж". Кажется, крикнул куда-то в коридор: "Уборщицу к секретарю!" А он пошёл дальше сам. Спускаясь на дрожащих ногах по ступенькам, не ощутил ни стыда, ни сырых брюк. Забыв взять у гардеробщицы свой пыльник и соломенную шляпу, вышел из здания обкома.
Опомнился и понял, что произошло, лишь на улице, в обкомовском саду. Сел на дальнюю скамейку под клёном, где никого не было, и истерично, не по-мужски, расплакался. А потом сидел и сушился. И не было уже ни тоски, ни боли в сердце от унижения — только ветерок обдавал, да плыли по ровному голубому небу белые облака. Плыли, плыли. И бессмысленной, до нелепости, казалась вся жизнь.
Потом ему захотелось есть, он поднялся и пошёл. Зашёл снова в обком, сдал номерок и получил свой пыльник и шляпу. Опять закурил, и к нему вернулась привычная горечь. Но жизнь была ещё горше, язвеннее, жить не хотелось уже всерьёз. С обидой подумал: "И чего меня не убили на фронте? Мёртвым сейчас хорошо — отмучились".
Хозяин подобрел, пришёл в хорошее расположение духа и с улыбкой смотрел, как подтирает в его кабинете пол молодая великанша-уборщица. Мощный зад. Мощные ноги.
Приятно.
Приятно, что боятся его до моченедержания. Приятно, что уборщица наклоняется. "Какая задница!" — думал он привычно-похабно. Приятно, что есть у него ещё желание (не у всех это в его возрасте!). Приятно, что в футбол вчера выиграли. И вообще жить — это приятно, нехай ё чёрт! И хрен с ними, с этими горяными, кошачими, ярошенками — кто там ещё? — хрен с ними всеми! Жизинь — славная, той, штука! От, у чому суть. От, шо низзя забывать, и шо главное. Живи, пока, той, живётся.
"Надо будет послать в субботу за Лидой, — вспомнил он. — Как приеду с охоты, одразу ж пошлю за ней, той, шохвёра. Нехай мне её на дачу везёт — там ночевать буду. Ружьё, собака… Ох, и штука ж, той, наша жизинь, от, штука!.."
Довольный собою, Хозяин подошёл к телефону и набрал номер. Трубку сняла жена.
— Марина, ты? Та не, думал, той, горнична. Давай от шо, сходим сёдни у, той, у театр, га? Позвони, шоб нашу ложу не зайнимали. Ага. А то ж давно ниде не были. Усё робота, та робота, мать иё у душу! Книжку, той, некогда почитать. Ладно, ладно. Хорошо. — Он повесил трубку.
"Шоб ё такого изделать ещё?"
Посмотрел на кучу бумаг на столе, на часы — 11. Читать и подписывать всю эту "музыку" ему теперь не хотелось — подождут, и он принялся прокручивать магнитофонную ленту с "голосами" Америки, Свободной Европы, Би-би-си и Немецкой волны. Бобину ему, как всегда, подготовили в КГБ — отобрали всё самое важное и интересное. Чужую пропаганду надо знать тоже. Прослушивал он её регулярно, не ленился, потому что было интересно.
Почти целый час слушал и в этот раз. В "голосах" заступались за Солженицына, какого-то академика Сахарова, клеймили "советский режим" и называли его "красным фашизмом". Много чего говорили, и многое из этого было правдой — злой, беспощадной, а ничего не поделаешь.
Хозяин отошёл к окну. Там кончалось лето — листья на клёнах зажелтели, на фоне голубого неба летела белая паутинка, щебетали птицы. Хорошо!
— Можно? — спросил Кашеров, приоткрыв дверь.
Хозяин взглянул на часы — 12. Точный, собака.
— А, ты? Заходь, здрастуй!
— Я не один, там со мной…
— Зови и ё, поговорим.
Кашеров вернулся в приёмную, и через минуту появился в кабинете с Василием Крамаренцевым — бледным, взволнованным.
— Добрый день! — кивнул Крамаренцев секретарю.
— День добрый, — откликнулся Хозяин. И пригласил обоих: — Садитесь.
Они сели, и Хозяин сурово спросил, обращаясь к Крамаренцеву:
— Ну, так в чём дело, почему, той, не подчиняемся власти?
— Врачи для граждан на улице — пока ещё не власть, — ответил Василий, ставя перед собой на столе какую-то чёрную пластмассовую коробку.
— Они действовали, той, по распоряжению кагэбэ.
— Кагэбэ для нас — тоже не власть. Должно быть разрешение прокурора или председателя горсовета.
— Действия, той, кагэбэ были согласованы со мной! — раздражаясь, повысил голос Хозяин. — Я для тибя — власть?
— Нет, — тихо, но твёрдо ответил Крамаренцев.