- А что Котька?
- Как видишь, спит.
- Вижу. Я о садике.
- Ничего, обошлось. Больше не плакал.
- Давай разденем его, перенесем в кроватку.
- Может, сначала все-таки поедим?
Ладно, уступаю. С голодным мужчиной бесполезно разговаривать. Поцеловав и прикрыв Котьку (он показался мне бледным и уставшим), я возвращаюсь на кухню и делаю большую яичницу с колбасой. Ужинаем.
В доме полный бедлам. Все разбросанное в утренней спешке так и валяется. А на полу возле дивана ворох детских вещей - шубки, валенки, шапки. Дима не убрал, очевидно, в знак протеста - не опаздывай.
После яичницы и крепкого чая Дима добреет. Я рассказываю ему про семинар.
- Ты, Олька, как маленькая, на этих занятиях полагается петь по нотам, пора бы уж знать.
Вдвоем мы раздеваем и укладываем сына, убираем детскую одежку. Потом я отравляюсь на кухню и в ванную - убирать, стирать, полоскать...
Я легла только в первом часу. А в половине третьего мы проснулись от громкого Гулькиного плача. У нее заболел живот, сделался понос. Пришлось ее мыть, переодевать, перестилать постель, вталкивать в нее энтеросептол и класть грелку.
- Вот она, икра с молоком,- ворчала я.
- Ничего,- успокаивал Дима,- это так, разовое.
Потом я сидела возле Гульки, придерживая грелку, мурлыкала сонно: "Баю-баю-баиньки, под кустом спят заиньки..." - голова моя лежала на свободной руке, рука на бортике кроватки.
Легла я около четырех, и, кажется, только закрыла глаза - будильник!
Пятница.
С утра меня песочат в нашей комнате за то, что не подготовила вопроса, затянула занятия. Покорно выслушиваю всех недовольных, прошу извинения. А мысли мои вьются вокруг ребят. Мы отвели Гульку в ясли, хотя следовало бы оставить ее дома. Оставить на один день можно и без справки, но без справки не можем обойтись ни я, ни Дима. А вызвать врача - значит сказать, что было. Врач, конечно, пошлет на анализ, раз это желудочное. Анализ - значит, несколько дней... И мы отвели Гульку.
Меня быстро прощают, даже Лидия смягчилась. Марья Матвеевна сообщает "строго между нами",- что с нового года у нас будет новый руководитель занятий - кандидат философских наук.
Переходим к своим делам. Пятница - конец недели: забот у всех куча. Что-то надо закончить по работе, выписать в библиотеке книги и журналы, назначить деловые встречи на понедельник, личные свидания на выходные, в перерыв сделать маникюр или набойки... Нам, "мамашенькам", предстоят большие закупки на два дня.
И еще - надо заполнить анкету. Все как будто ждали до последнего дня, у всех возникли вопросы, и все потянулись в кадры за сведениями о больничных. Это решили провести организованно - командировали Люсю беленькую помочь в подсчетах.
Я знаю: ни у кого не будет столько дней по болезни, как у меня.
Но думать об этом некогда - и у меня, как у всех, полно дел. Надо разобраться в том, что я сделала в механической. Всё мое имущество, которое я вчера бросила на стол, так и лежит. Обидно, что я не использовала предложенное Валей время... Только бы не оправдалась Люськина информация насчет внеочередного заказа, которому дадут "зеленую улицу" по всем лаборатори-ям. Или, по крайней мерс, пусть это случится попозже. По расписанию на той неделе у нас в механической целый день. Будем работать втроем: я, их лаборантка, Люська. Может, и сделаем все, может, успеем?
Я переписываю в дневник результаты вчерашнего опыта, укладываю в коробку брошенные вчера образцы, рву и выкидываю черновики с расчетами. Распаковываем с Люськой свертки с готовыми изделиями. Выставляю на стенд для обозрения несколько кусков листового стеклопла-стика, короткие трубы разного сечения. Пишу к ним этикетки. Сейчас сяду за сводный график, надо сделать так, чтобы осталось внести в него только новые испытания.
Но где же он? Вчера я над ним не работала. Позавчера положила его в свой ящик - под дневник. Там его нет. Вытаскиваю все из ящика на стол: графика нет. Перебираю все по листку - нет. Говорю себе: "Спокойно!" перекладываю все с правой стороны стола на левую. Нет! Может, затащила его вчера с дневником в механическую? Бегу к Вале. Нет, она не видела. Неужели пропала работа нескольких дней?
На меня находит какое-то отупение - сижу, уставившись в стену. Ничего не вижу, ни о чем не думаю. Потом замечаю табель-календарь, смотрю на него, и вдруг до меня доходит, что пятни-ца 13 декабря - это сегодня. Еще вчера у меня было ощущение: вот начался декабрь,- а тут пожалуйста - середина месяца и через две недели сдавать отчет. Успею ли я за эти четырнадцать дней... нет, за двенадцать, нет, даже за одиннадцать, закончить испытания в механической и электролаборатории, обобщить результаты, составить новый сводный график, написать отчет...
Я сижу, опустив руки, вместо того чтобы искать график, и думаю, что не могу успеть...
Вдруг мне на плечо ложится рука, и Люся черная, наклонившись ко мне, спрашивает:
- Где ты, Буратинка? Потерялась? Или что потеряла?
Люся? Как хорошо! Я чуть прикасаюсь к ее руке щекой. Все она понимает. Я действительно потерялась. Потерялась в туче дел и забот - институтских, домашних.
- Я потеряла сводный график результатов всех испытаний, такую таблицу.- Я показываю руками, какая она большая.- Все перетрясла, не понимаю...
- А это не она? - спрашивает Люся, прикоснувшись к белому листу, который лежит посредине стола.
Я беру лист, он раскрывается и превращается в мой график. Меня разбирает смех, я просто трясусь от смеха, закрываю рот руками, чтобы не было слышно, и смеюсь до слез. Смеюсь и не могу перестать. Люся хватает меня за руку, тащит в коридор, встряхивает и говорит:
- Перестань, сейчас же перестань!
Я стою, прижавшись спиной к стене, слезы текут у меня по щекам, и тихо постанываю от смеха.
- Оля, ты псих,- говорит Люся,- поздравляю, у тебя истерика!
- Сама ты псих,- отвечаю я ей ласково и прерывисто вздыхаю.- Истерика - это теперь не модно, теперь короче - стресс. И бьет наотмашь. А я просто смеюсь. У меня очень смешная жизнь. Одно за другим: не успеваешь ни на чем задержаться. Какой-то коктейль из мыслей и чувств. Нет, я не псих... А у тебя вон какие ямы под глазами. Ты что, опять не спишь? Вот ты и есть настоящий псих.
- Я-то давно псих. Но я старше тебя на шесть лет, и у меня дома, ты знаешь, всегда нервы... А ты держись: ты молодая, ты здоровая, у тебя чудесный муж.- Она стискивает мои руки своими худыми пальцами, мне больно от ее длинных ногтей, но я терплю. Она глядит остро прямо мне в зрачки, как будто гипнотизирует.- Ты умница, ты способная, ты полна сил... Ладно,- Люся отпускает мои руки,- давай закурим. Ах да, ты не...- Она сжимает зубами сигарету, щелкает зажигалкой и затягивается.- А зря - помогает. Впрочем, не стоит связываться. Ну так: в перерыв мы с тобой идем в магазин, по дороге ты мне все расскажешь.
Мы идем по улице, я рассказываю про трудности с механической и Валей, про разговор с шефом, про Гулькин живот, про срок окончания испытаний боюсь не успеть.
Люся слушает, кивает головой, то суживает глаза, то раскрывает их широко и говорит: "да-да-да..." или бросает певучее "да-а-а?". Мне от этого уже становится легче. Несколько минут мы молчим.
- Буратинка, ты помнишь, тебя интересовало, кто придумал наш стеклопластик? Я обещала сказать тебе.
- Да, рассказать "преглупую историю".
- Точно. Это даже не история, а просто анекдот. Коротенький. Идея была моя, я сама подарила ее Якову. Не потому, что я такая богатая. А потому, что была беременна. И уже совсем решила родить второго... Не подумай, что Сурен меня допек. Сама решила. Маркуше так лучше. Работать потом я долго бы не могла. Я знала. Пусть, думаю, без меня делают. И подарила.
- Ну и?..
- Что?
- А ребенок? Что же случилось?