Бабушка резко выпрямилась и чуть не уронила на пол полотенце.
- Вася Матюшкин так сказал? - переспросила она, и очки её блеснули.
Почему-то Милка вспомнила, как сверкают толстые линзы очков Насти Матюшкиной, и ей на миг стало... не по себе. Словно бабушка, её родная бабулечка, вдруг стала на секунду похожа на эту противную Настю... Но тут же неприятное ощущение прошло, словно его и не было.
- Сказал! - Милка рывком сдёрнула рюкзак со стула и поставила его на коврик у своей кровати. Уселась на стул и требовательно посмотрела на бабушку. - Прямо соловьём заливался, расписывал, какой в Шушарино лес, какая река, какие грибы! И какая лесопильня! А ты мне ничего не сказала, кроме того, что там одни старики и остались. А там, оказывается, и Дом культуры есть! Что же - туда одни старики ходят, что ли?
- Ну, видишь? - бабушка поджала губы и наклонилась над рюкзаком. - Мне уже и незачем что-то рассказывать - Вася ваш всё уже вам сообщил.
- Ну ба-абушка! - возмутилась Милка. - Ну так же нечестно!
Что за тайны такие, в самом деле?! Что это за место такое - деревня Шушарино, бабушкина "малая родина", что бабуля не желает о ней говорить, обещание своё нарушает?
- Мила, я устала, - "железным" голосом сказала бабушка. - А мне ещё пирожки надо испечь - тебе в дорогу. Возьми лучше свою куртку с капюшоном, уложи её в пакет и убери в рюкзак. На самый верх клади! Вдруг в субботу с утра будет холодно или дождь пойдёт, когда вы из поезда выйдете... Интервью мне тут устроила! Приедешь - всё сама увидишь, как я и сказала. Иди за курткой!
Милка молча слезла со стула и поплелась в прихожую за своей непромокаемой курткой.
Темнит бабушка! Ой, темнит! Не хочет о своей деревне говорить. А почему - непонятно. И из-за этого бабушкиного увиливания Милке ещё сильнее расхотелось ехать в Шушарино. И с ещё большей ясностью она ощутила: ехать НАДО. Вот словно кто-то привязал её, Милку, на длинную крепкую резинку - и потихоньку подтягивает к себе... туда... в Шушарино. И не оторваться ей от этой резинки...
***
Кое-как сделав уроки, Милка сняла со шкафа, где он обычно сидел, старого плюшевого медвежонка Кузю, с которым играла в детстве, и в обнимку с давним другом устроилась на застеленной кровати. Ей надо было подумать, а Кузя, как считала Милка, всегда ей в этом помогал. Тем более что когда-то, очень давно, Кузя принадлежал Милкиной бабушке, когда та была ещё маленькой девочкой. А потом, уже став Милкиной бабушкой, она и подарила Кузю внучке, и Милка, пока не выросла, всегда клала Кузю рядом с собой в постель.
Кузины жёлтые глазки смотрели на неё так хитро и лукаво, словно подсказывали ей нужные ответы на многие вопросы. А уж на этот раз вопросов у Милки - неизвестно к кому, правда! - накопилось немало. Поэтому Милка прихватила на кровать не только Кузю, но и маленький блокнот, куда и принялась записывать все непонятности последних дней.
Послюнив карандаш (ох, сколько раз её ругали за эту привычку!), Милка накарябала в блокнотике вот такие коротенькие фразы:
"Случай на линейке 1 сент. Коряга. Чьи-то страшные глаза. Что это было??? Сучок за шиворотом - откуда??? Мой сон, как топят Димку. Разбилось зеркальце, я порезала палец. Н.М. (так сокращённо Милка записала - Настя Матюшкина), дура, сказала: "Не к добру!"
Шушарино. Я, Н.М. и Вася М. играли там в детстве. На пруду, где во сне топили Димку??? Ба не хочет расск. про Шушарино. Ба говорила про какие-то "сроки". И про СтаршОго - а это кто??? Ба убежала и ругалась с М. - старшим!!! Он потом пришёл в школу и ругался с Н. и В.
Хомячки. Мои семечки пропали!!! А я их насыпала!!! Н.М. таскается за Димкой и молчит. Чего ей от него надо??? В "Секретке" М.-папы был МОЙ (Милка трижды подчеркнула это слово) мешочек для семечек!!! И М.-старший сказал: "Вода, беги на камень белый, жертву прими, дай мне силу невиданную" - это он про что??? Ключ - от чего???
Бумажка со старославянскими письменами. Палочка с буквами, непонятными.
Светка видела сон, как моя ба звонит какому-то Лысому. Ба сказала.: "Дело плохо, доложи СтаршОму". ??? !!! Потом я позвонила Лысому сама, и он меня УЗНАЛ!!! (Это слово Милка тоже подчеркнула тремя кривыми жирными линиями). То есть, он меня знает! Откуда-то. И бабулю он тоже знает. И Лысый сказал, чтобы я больше не звонила, а то плохо будет и мне, и ба. А завтра мы едем с классом в Ш., и я боюсь".
Милка перечитала последние слова, и ей вдруг стало по-настоящему страшно. По спине прокатилась волна озноба, руки задрожали, и Милка выронила блокнотик и карандаш на покрывало. Вздрогнув, она изо всех сил обхватила Кузю обеими руками, прижала к себе... Медвежонок был мягким и тёплым, от него пахло привычными домашними запахами, и Милка немного успокоилась.
- Кузя, а Кузя, - тихонько сказала она, заглядывая в его жёлтые пластмассовые глазки, - что же мне делать-то, а? Сперва я подумала, что с ума схожу... ну, когда мне лес привиделся, а из-за коряги на меня кто-то смотрел... кто-то страшный. Но ведь потом и Светке приснился сон - что моя бабуля звонит какому-то Лысому... и потом, уже ПОТОМ, всё так и оказалось, как ей приснилось! Не можем же мы сходить с ума обе сразу, одновременно?!
Кузя молчал, как всегда, но выражение его мордочки словно говорило Милке:
"Нет, конечно, не можете! И всё это и правда очень странно. Но ты не беспокойся, Милка. Всё будет хорошо!"
Милка чмокнула Кузю в прохладный чёрный пластмассовый нос, посадила его спинкой к подушкам, накрытым покрывалом, сунула блокнотик в карман домашних брючек и отправилась в кухню - ужинать. Она решила так: больше она ни о чём бабушку спрашивать не будет. Не хочет та Милке про Шушарино рассказывать - и не надо! Действительно, вот приедет туда Милка - сама всё и увидит. И постарается сама во всём разобраться. Если будет в чём разбираться, конечно.
***
А бабушка была какой-то невесёлой сегодня. Обычно она любила за ужином поговорить с "детьми", как она называла Милкиных родителей. Всегда интересовалась, как у них дела на работе, да что случилось за день, да что начальник Милкиному папе сказал, да что папа ответил; и что там у мамы, бабушкиной дочки, в её институте на кафедре новенького произошло, и так далее. И Милку об её школьных успехах спрашивала. Когда они ужинали все вместе, это всегда было весело. Немножко бестолково и даже шумновато порою, особенно когда папа начинал изображать в лицах своих коллег и начальника с его вечно надутым, недовольным видом, и пародировать его голос (как говорил папа, у начальника его не нормальный человеческий голос, а крик сиплого петуха), - но весело. А сегодня бабушка молча ставила на стол тарелки, молча резала и подавала хлеб и ни на кого из членов своей семьи ни разу даже не взглянула.