Витька обескураженно молчал. Он ожидал услышать ядовитые прозвища, приготовился отражать насмешки, и вдруг — герой.
— Ну признайся, Витя, ты влюблён в Ленку? — не отставал Спартак. — Ну, пожалуйста. Я бы и сам влюбился, да только с девчонками скучно. Про путешествия они ничего не понимают.
— А Лена понимает, — все ещё сохраняя угрюмый вид, сказал Витька.
Спартак вскочил, взъерошил волосы.
— Значит, ты влюблён в неё?
От этих слов Витька испытывал странное, незнакомое ранее наслаждение. В мягком звучании самого слова «влюблён» содержалось столько нового, столько запретного и потому волнующего, что Витька почувствовал себя значительнее, даже взрослее друзей, будто видел и знал больше, чем они. Восхищение Спартака приятно щекотало самолюбие. Ему захотелось, чтобы это продолжалось вечно. И он со смущённым вздохом сказал:
— Ага.
Спартак сорвался с места и начал бегать взад-вперёд мимо Витьки, восклицая:
— Эх, вот здорово! Вот здорово-то!.. Эт-то здорово! — Наконец он остановился перед влюблённым и, рассматривая его, словно заморскую диковину, спросил: — Ты, значит, женишься на ней?
— Женюсь, — сказал Витька так твёрдо, словно на завтра назначена свадьба.
— Да ведь пацанам нельзя жениться.
— Вырасту. Мне уже скоро тринадцать лет.
Сёмка совсем пал духом. Его терзала ревность.
Почему не он первый признался, что любит Лену? Тогда на него, а не на Витьку смотрел бы Спартак с таким почтительным уважением, тогда он, а не Витька мог бы жениться на Лене.
«Ничего, — попробовал утешиться Сёмка. — Ещё неизвестно, кого она выберет. Я-то могу шесть раз на турнике подтянуться, а Витька только пять, да и то через силу. И рыжий он, и длинный, и бинокля у него нет…»
— А вздыхаешь-то зачем? — спросил Спартак. О любви он имел представление только по книгам. В жизни ему впервые довелось столкнуться с этим странным явлением, и теперь он надеялся полностью утолить свое любопытство.
Витька значительно помолчал и после очередного шумного вздоха проговорил:
— Дак страдаю. Ведь с позавчерашнего дня её не видел.
«Другие, может, тоже страдают, а молчат», — мысленно упрекнул его Сёмка.
— Как же ты страдаешь? — допытывался Спартак. — Болит, что ли, где?
— Ага, вот здесь.
Витька ткнул большим пальцем в область желудка.
— Живот, значит, — пособолезновал Спартак.
Витька поспешил опровергнуть:
— Не живот, а сердце.
— Ну, сердце, — согласился Спартак. — У меня после мороженого тоже болит. И после огурцов.
— Дурак! Сравнил тоже! — сказал Витька голосом, дрожащим от негодования, и резко отвернулся.
— Да не обижайся ты, пожалуйста, — с обезоруживающим простодушием заявил Спартак. — Я ведь не нарочно. Лучше скажи, что теперь будешь делать?
Витька не знал, что делать. Он только вздыхал. Неожиданно самым осведомлённым в этой совершенно неизвестной области опять оказался Спартак.
— Надо написать письмо.
— Кому? — флегматично отозвался Витька.
— Да Ленке же…
— А если она покажет письмо тёте Даше?
— Я ей покажу… Я её тогда…
— Нельзя, — сердито засопел Витька.
— Эх, забыл!.. Она же твоя невеста. Вот если бы не невеста, тогда вздул бы, и всё… А теперь трудно. Ну, да ладно, я объясню ей, что так полагается. Например, когда путешественник уезжает искать неведомые острова, он всегда пишет кому-нибудь письмо. Там всякие жалобные слова. «О светоч моего сердца, не знаю, наступит ли тот благословенный день, когда я опять смогу лицезреть ваше лучезарное лицо…» Или вот ещё: «Дорогая, когда ночь опускается над морем и звёзды смотрятся в темную бездну вод, я уношусь на крыльях воображения в наш уютный домик на зелёном берегу Темзы…»
Витька вздохнул особенно проникновенно.
— А дальше как?..
— Забыл! Но, ничего, сочиним.
— А можно прямо так написать? Про бездну и про Темзу?
— Конечно, можно.
Затем Спартак объяснил, что писать письмо невесте дело нелёгкое. Оно требует особой обстановки. Нужно, чтобы были тишина и уединение, чтобы птички чирикали для настроения или в крайнем случае какие-нибудь насекомые.
Как всегда решительно и без проволочек, Спартак приступил к выполнению задуманного. Друзья заняли места в кустах под вязом. Витька прилёг на спину. Как и полагается влюблённому, он смотрел в голубое небо и томно вздыхал. Сёмка задумчиво обдирал зубами кору с ближайшей ветки. Спартак достал свой безотказный карандаш, подумал и пошел строчить на выдранном из тетради листке, положив под него кирпич. Где-то на верхушке вяза среди ветвей хлопала крыльями ворона. Иногда она громко каркала. Словом, все условия были налицо.
Вскоре Спартак закончил письмо и прочитал друзьям. Вот оно:
«Борт брига «Победитель»
На траверзе мыса Бурь 18°15′ ю. ш. и 142°18′ в. д.
Дорогая, когда ночь опускается над морем и звёзды смотрятся в тёмную бездну вод, я уношусь на крыльях воображения в наш уютный домик на зелёном берегу Темзы (это такая река). Наш смелый и отважный капитан Спартак Бич Океана железной рукой неустрашимо ведёт корабль прямо в залив Смерти, то есть навстречу гибели. Но нам на это наплевать, потому что с таким капитаном мы всё равно всех победим. У нас кончились продукты. Сёмка Нерушимый Утёс героически грызёт палку. А наш капитан орлиным взглядом пронзает морскую даль. Да здравствует Спартак Бич Океана! Если покажешь это письмо тёте Даше, тогда не посмотрю, что ты невеста… Понятно?!»
— Hy как?
Спартак с тревогой ожидал оценки своего творчества.
— Ничего, — сказал Витька без особого, впрочем, восторга. — Только последнюю строчку зачеркни.
— И про палку зачеркни, — угрюмо попросил Сёмка, выплёвывая кору.
Спартак с лёгкостью выполнил обе просьбы.
— Пожалуйста. На, подписывай.
Витька повертел письмо в руках, нерешительно сказал:
— Хорошо бы добавить ещё… Как там про себя ты написал: отважный… бесстрашный… железная рука… Вот и про меня бы…
— Нельзя, — сочувственно сказал Спартак. — Хорошо бы, но нельзя.
— Почему? Ведь про тебя-то можно.
— Про меня можно, потому что письмо-то не моё, а твоё… Я только писал, а на самом деле оно как будто от тебя и ты будто про меня пишешь, а я будто этого даже не знаю. А про себя нельзя так писать — нужно показать скромность.
— А… Ну тогда ладно, — печально согласился Витька.
Он взял письмо и подписал: «П.В.Д.Г.В.Ш.В.», что означало: «Преданный вам до гроба Витька Штормовой Ветер».
Тут Спартак спохватился:
— Эх, чуть не забыл про цветы…
— Какие цветы?
— Обыкновенные. Ты должен подарить Ленке цветы.
— Зачем?
— Так всегда делают.
Витька беспокойно завертел головой, как бы высматривая путь к отступлению.
— Я должен подарить?
Спартак задумался, как шахматист над сложной комбинацией.
— Нет. Если ты подаришь, то письмо не годится. Ведь ты как будто в путешествии. Пускай лучше цветы передаст Сёмка завтра перед отплытием.
Но Сёмка наотрез отказался и даже обиделся. Вот ещё, кто-то будет влюбляться, а он за всех цветы дари. Так каждый дурак влюбится. Вздыхай себе и ни о чём не заботься. Одно удовольствие.
Его стали уговаривать.
— Ну, подумаешь, — убеждал Спартак. — Она выйдет, ты ей и скажи: «Миледи, эти цветы Витька Штормовой Ветер дарит вам в знак преданности и кладёт своё сердце к вашим ногам». И положи ей под ноги цветы. Вот и всё.
— А «миледи» — что такое?
— Я не знаю. Так в книгах говорят.
Наконец Сёмка согласился. Ладно. Он собственными руками положит Витькино сердце к ногам своей возлюбленной. Пусть. Это будет в ущерб ему, но зато дружбе на пользу. Да к тому же ещё и неизвестно, кого Лена предпочтёт. Ведь она ничего-ничегошеньки не знает.