Михаил Ильич пробежал письмо, с изумлением посмотрел на Лену, снял очки, опять надел и перечитал более внимательно.
— Кто тебе это передал?
— Петя. Он попросил взаймы рубль… Который для гербария… Он сказал, что найдёт сокровища…
— Сокровища? Теперь кое-что проясняется. Где он собирался искать эти сокровища?.. Видимо, на острове Страха?
— Ага…
— Значит, об этом острове ты меня спросила вчера? И до сих пор молчала?
— Ты сам говорил, что нельзя ябедничать.
Михаил Ильич только вздохнул — возразить было нечего.
— Ладно. Пётр говорил тебе, где находится остров Страха? Хотя бы намекал?
— Н-нет, ничего не говорил.
— Так, так… А кто этот верный человек, который должен был утром принести цветы. Кстати, он их принёс?
Лена отвернулась, стараясь скрыть от отца вспыхнувшее лицо. Ей не хотелось говорить об утреннем происшествии.
— Принёс или нет? — настаивал отец.
— Принёс.
— Кто он?
— Сёма.
— Фамилия?..
— Не знаю. Нерушимый Утёс.
Лена опять залилась слезами. Михаил Ильич потрепал дочь по мокрой щеке, поцеловал.
— Ладно, иди спать. Успокойся и не реви. Всё будет в порядке.
Геолог почувствовал облегчение. Теперь по крайней мере исчезновение сына перестало быть загадкой.
Время приближалось к часу ночи, когда Михаил Ильич вошёл в отделение милиции. Он коротко объяснил дежурному причину своего визита. Дежурный, как всегда в таких случаях, записал место жительства, возраст пропавшего мальчика, приметы, поинтересовался:
— Сами что подозреваете?
— Мне кажется, он уехал на остров Страха.
Дежурный записал и тут же уточнил:
— Это на севере?
— Не думаю.
— Может быть, там какая освободительная война вспыхнула? Как в Испании, например? Или против колониального рабства. Я к тому, товарищ Соколов, что позапрошлый и прошлый годы у нас пацаны в Испанию бегали. Теперь же всё больше на Халхин-Гол устремляются. А также на север, в Мурманск, в Архангельск. На остров Страха — пока что первый случай.
— Мне думается, товарищ дежурный, остров Страха выдуман.
Михаил Ильич выложил на стол письмо. Дежурный прочитал, засмеялся:
— Ну и выдумщики!.. «Железной рукой… ведёт корабль навстречу гибели…» Отважный народ, что и говорить. Который из них ваш сын? Не Спартак ли?
— Да. Так, кажется, он сам себя именует.
— Сёмка Нерушимый Утёс и Витька Штормовой Ветер — его друзья? Вы их знаете?
— В глаза не видел. Сын всего лишь неделю назад приехал из Москвы. Когда он успел завести друзей, ума не приложу.
— Не скажите! Это, например, нам с вами, чтобы подружиться, надо вместе не меньше пуда соли съесть. А мальчишкам никаких пудов не требуется. Им главное — общий интерес. Тут, к примеру, налицо обоюдная приверженность к морской романтике. Они, видно, на лодке отправились. Бриг «Победитель» — чувствуете? Справимся на водной станции, что это за бриг. Не беспокойтесь, найдём ваших беглецов. Случай не из редких.
…Остаток ночи Михаил Ильич провел на диване. Прилёг не раздеваясь — какой уж тут сон! Часов в шесть утра раздался стук.
«Петька!» — радостно встрепенулся геолог и выбежал в переднюю. Тётя Даша уже открывала дверь.
На пороге стояла незнакомая женщина с красными припухшими глазами.
— Я мать Семёна Берестова, — сказала она. В расслабленном голосе её слышались слезы. — Сёма вместе с вашим сыном…
Мать всхлипнула и прижала к глазам скомканный платок.
— Входите, входите, — грустно сказал Михаил Ильич. — Простите, как ваше имя?
— Александра Алексеевна…
— Очень приятно… Вот сюда, в столовую… Садитесь, прошу вас. Получается, Александра Алексеевна, мы с вами как бы товарищи по несчастью.
— Да, конечно, — без улыбки согласилась мать. — Я очень рано вас подняла, простите…
— Какое там, мы ведь не спали…
— Вот и я то же подумала. Голова на части разрывается. Брат уехал, не с кем слова сказать, посоветоваться. Была в милиции, дали ваш адрес. У вас ничего нового?
— Пока нет.
Воцарилось тоскливое молчание.
— А вы никаких странностей не замечали в последнее время за своим сыном? — спросил Михаил Ильич.
— Странностей?
Мать тяжело вздохнула, уронила руки на колени.
— Мальчишки всегда со странностями. Возьмите моего. Дня три назад окатил водой соседку, испортил новое платье. Пришлось усадить его на четыре дня решать задачи.
Тётя Даша, стоявшая у двери, сложив руки на груди, неопределенно хмыкнула, покачала головой и шагнула вперёд. У неё так и зачесался язык рассказать этой мамаше о вчерашней проделке её сына. Видно, что хулиган отъявленный. Не успел за платье отсидеть, как уже целую охапку лилий погубил. Но тётя Даша благоразумно промолчала. Ведь если говорить про этого поганца, придется рассказать и о порке, которой ни за что ни про что подверглась Леночка. А в данном вопросе между главой семьи и домработницей существовало принципиальное разногласие. Тётя Даша, несмотря на приверженность к миротворческой философии, была скора на расправу. Михаил же Ильич отвергал телесное наказание как воспитательную меру.
— Решать задачи? На четыре дня? — удивился Михаил Ильич, — Так вы его замучили, вот он и сбежал. Этак вы, пожалуй, отобьёте у него всякую охоту к математике.
Мать с горечью подумала, что, пожалуй, это правда. Последние дни она была очень занята и не смогла проверить, выполняет ли сын задание. Сегодня она заглянула в его тетрадь — и ахнула: вместо двенадцати решённых задач только одна. Больше всего её удивило то, что Сёмка решил задачу, которая ему не задана. Нет, она была не легче других. Среди отмеченных её рукой имелись гораздо более легкие задачи.
Но тогда почему же он остановил свой выбор именно на этой? Непостижимо. И ведь, главное, решил её очень обстоятельно, прямо-таки с блеском. Значит, всё-таки у него есть математическая жилка, и её надо развивать. Да, но двенадцать-то задач остались нерешёнными. Может быть, он не нашёл в них ничего интересного? Может быть, вообще не стоило наказывать его задачами? Для неё математика — это оружие в борьбе с природой, оружие, которое человек ни на миг не выпускает из рук. Но открыла ли она сыну, как и для чего было создано это оружие, какие великие победы оно одержало в прошлом и какая борьба предстоит ему в будущем? Нет. И, вероятно, её сын должен питать глубокое отвращение к сухим, отвлечённым цифрам. Да, да, всё это теперь так ясно, так очевидно. Остаётся сожалеть, что раньше ничего подобного не приходило ей в голову.
— Вы правы, — сказала мать. — Ему непонятна целесообразность математики, а целесообразность географии, например, очень понятна. И он готов целыми днями играть в путешествия и глазеть на карту. Я только сейчас поняла…
Мать торопливо приложила платок к глазам. Михаил Ильич страдальчески поморщился. Он не выносил слёз, особенно женских.
— Да, да, карту, — сказал он, чтобы только нарушить тягостное молчание, и принялся внимательно рассматривать свои ладони. Потом медленно перевёл глаза на мать, снял очки, покрутил, держа за дужку, снова водрузил на место.
— Позвольте, о какой карте… мм… речь?
— Обычные ребячьи фантазии, — со вздохом сказала мать. — Клочок бумаги в клеточку, а на нём выведены карандашом выдуманные земли.
— Э… И что было изображено на карте? Вспомните, пожалуйста. Возможно, это даст какие-то нити…
Мать возбуждённо потерла лоб, на лице выступил лихорадочный румянец.
— Ах, боже мой, ну, конечно… Как я тогда же не догадалась?.. Конечно, карта была не просто игра… В ней что-то говорилось об экспедиции капитана Спартака…
Михаил Ильич вскочил со стула.
— Так что же вы молчали?! Вы помните, что было на карте?
— Да, да… Лента с изгибом — верно, река. Домик с цифрой, озеро или залив в виде крючка и на нём — крестик…
Ни слова не говоря, Михаил Ильич вдруг кинулся в свой кабинет и тотчас же вернулся, победно потряс «Философским словарём».
— Так и есть! — загремел он. — Вы знаете, куда уехали эти обозники?!