— Сейчас найдём, — сказал он без тени сомнения.
Глубокомысленно поглядел на солнце, затем на отбрасываемую деревом тень, отсчитал от ствола пять шагов «на норд» (то есть на север) и застыл на месте в позе Наполеона.
— Здесь.
Техника поисков, как оказалось, заключалась в следующем: необходимо точно установить место, на которое в полдень ложится конец тени. По словам Спартака, этим методом пользовались при захоронении кладов все уважающие себя морские и сухопутные разбойники. Возможно, именно так и было, однако Витька позволил себе скептически усмехнуться. Тогда Спартак выхватил у него лопату и яростно вонзил в землю. Он вывернул кусок дерна и в раздавшейся траве увидел скомканную тряпку. Спартак поднял её, развернул. Тряпка напоминала платок и была вышита разноцветными узорами. Всю её покрывали какие-то заскорузлые на ощупь, тёмно-коричневые пятна.
— Вот оно, начинается, — торжественно сказал Спартак, разглаживая тряпку. — Это старинный персидский ковёр, дальше должен быть череп, а потом уж сокровища.
Витька недоверчиво пощупал находку.
— Обыкновенный носовой платок. Кто-то потерял.
— А узоры? — живо возразил Спартак. — Узоры самые персидские. Да ты подумай: разве обыкновенный платок пролежит сто или двести лет?
— А откуда ты знаешь, что он тут двести лет?
— Откуда? Видишь, он весь в пятнах и жёсткий, даже чуть ли не ломается. Это печать времени и следы отшумевших веков древности.
Витьке нечего было возразить. Спартак сложил отмеченный «печатью времени» персидский коврик, сунул в карман и, полный надежд, взялся за лопату.
Работа пошла полным ходом. Возбуждённые кладоискатели забыли о голоде, об усталости. Они не желали уступить друг другу лопату. Каждый стремился первым обнаружить череп и вслед за ним окованный железом сундук.
Яма углубилась почти на метр, копать стало трудно. Между тем ничто не указывало на близость сокровищ. Ребята присели отдохнуть.
— Может, ты малость ошибся, — осторожно заметил Витька. — Сам подумай: если Селим спрятал сокровища двести лет назад, то ведь дуб-то тогда был совсем-совсем маленький. Значит, и тень падала в другом месте. Может, она даже на воду падала.
Спартак вдруг звонко треснул себя ладонью по лбу, скорчил страдальческую гримасу. Вслед за тем проворно на четвереньках подполз к краю берега, пристально вгляделся в воду.
— Сокровища здесь.
Несколько дней, проведённые в обществе Спартака, отучили Витьку удивляться.
Он только спросил:
— С чего ты взял?
Тот ответил вопросом:
— Помнишь карту?
— Помню.
— Где стоял крест?
— Под деревом.
— Знаю, что под деревом. А на озере или на берегу?
— А верно — на озере! — обрадованно подтвердил Витька. — «Толковый всё же пацан», — отметил он про себя.
В этом месте травянистый берег покатым козырьком нависал над водою. Он не обваливался потому, что его удерживали могучие корни дуба. Витька улёгся на козырёк рядом со Спартаком, вгляделся в воду. В ней отражались свисавшие с козырька, похожие на бороды корни и два любопытных мальчишеских лица. Проступило тёмное дно. Оно уходило под берег. Водорослей тут не было из-за порядочной — метра в четыре — глубины. На дне Витька различил часть чего-то чёрного и продолговатого. Другая часть сливалась с тенью, отбрасываемой козырьком. Витька толкнул друга локтем:
— Видишь?
Спартак кивнул:
— Оно.
Витька проворно сбросил одежду. Новый прилив энергии напружинил мышцы. Солнце стояло довольно высоко, становилось жарко. Но, несмотря на это, Витьку немного знобило. Подумать только: небольшая толща воды отделяет экспедицию от заветной цели. Один нырок — и ничем не примечательные школьники с улицы Малый спуск сделаются обладателями несметных богатств. Досадно только, что с ямой зря проканителились. Впрочем, почему зря? Сокровище никогда не даётся в руки с налёта. Ошибка, допущенная вначале, лишь доказывала, что теперь они стоят на верном пути.
Витька подошёл к краю козырька, потоптался, взмахнул руками и нырнул. Широкие круги разошлись по озеру. Спартак напряжённо всматривался в побелевшую от множества мелких пузырьков воду, готовый протянуть руку и принять тяжёлый сундук, заросший ракушками и водорослями.
Прошло несколько секунд. Стремительно, словно его выбросили из катапульты, Витька вынырнул на поверхность. Лицо его выражало крайнюю степень ужаса. Глаза вылезли из орбит, рыжие волосы ощетинились, каждая волосинка, словно жёсткая проволочка, стояла сама по себе, из широко разинутого рта вылетали непонятные звуки, что-то вроде «ав… ав… ав». При этом он панически колотил по воде руками и ногами, словно отбивался от какого-то глубоководного чудовища. С помощью Спартака ему удалось вскарабкаться на берег. Ни слова не говоря, мелко вздрагивая и стуча зубами, он схватил штаны, рубашку и кинулся наутёк. Спартак пустился следом. Наконец, очутившись на почтительном расстоянии от дуба, Витька опустился на траву. Он тяжело дышал, и глаза его, как в бреду, блуждали по сторонам.
— Что там? Чего испугался? — спросил, подбегая, Спартак.
Витька прижал руку к сердцу, стараясь унять его бешеный стук.
— Там… сапоги…
— Ну и что?
На Витькином лице вспухли злые желваки.
— Как что? Там кто-то есть. На дне.
Он вздрогнул, заново переживая чувства, испытанные под водой.
— Врёшь!
— Нет, не вру!
От волнения руки Спартака покрылись пупырышками.
— Всё, хватит с меня приключений, — говорил Витька, прыгая на одной ноге и не попадая в штанину. — Сейчас пойдём в Ликино, найдём дядю Васю и всё расскажем.
Ему, наконец, удалось натянуть штаны.
— Ну-ка, дай-ка эту… тряпку…
Спартак достал персидский ковёр. Витька взял его за уголок, встряхнул.
— Видишь, пятна. Никакая это не печать, а просто засохшая кровь. Мне ещё тогда показалось, да не хотел с тобой спорить.
— Кровь? — ахнул Спартак.
— Точно. Мне один раз нос разбили, и я платком кровь вытирал — такие же были пятна. Тут, видно, дело не шуточное. Пошли.
Путешественники прикинули направление и двинулись напрямик в Ликино. Они вспомнили, что забыли на берегу озера лопату, но возвращаться за ней не решились. Скоро путь преградили ольховые заросли. Ребята углубились в них и потеряли направление. С полчаса они кружили по кустам, пока, наконец, в зелёной мешанине листвы не показался просвет.
Заросли кончились, и перед ними открылся широкий овраг, на дне, как в чаше, лежала тёмная неподвижная вода, затянутая вдоль берегов ряской.
Притаившиеся там и тут коряги устрашающе ощетинились мёртвыми сучьями. Вид их почему-то наводил на мысль о водяных, о змеях и вообще о гадком и страшном. Местами на воде вспухали и лопались бисерные пузырьки.
На дне, должно быть, происходили какие-то таинственные процессы.
Овраг пересекала земляная плотина, сплошь заросшая вербой, ольхой и черёмухой. Слышался шум падающей воды, всплески. Сквозь полуразрушенные замшелые сваи тысячами голубых ручейков струилась вода. Внизу под сваями из белой шевелящейся пены выглядывал остов полусгнившего мельничного колеса.
Справа на берегу стояло громоздкое строение с провалившейся крышей. Во все стороны, точно переломленные кости, торчали чёрные бревна. Рядом темнела изба с заколоченными окнами. Конёк железной крыши прогнулся, отчего вся изба напоминала огромного зверя с перебитым хребтом. Кругом всё заросло, зелень пронизывала развалины, даже на фронтоне избы пристроился невзыскательный кустик крапивы. Пахло сыростью и гнилым деревом.
— Это, наверное, Старая мельница, — почему-то шёпотом сказал Спартак.
Они подошли к избе. Около крыльца росла развесистая рябина. Спартак поднялся по скрипучим ступенькам на крыльцо.
— Пойдём отсюда, — попросил Витька тоже шёпотом.
— Ты что, Домны боишься?
— Ничего я не боюсь. Просто нам надо скорее найти дядю Васю.