Федька вскочил. Куда теперь? В деревню. Ты же бессилен один против взрослого вооружённого человека.
Но с другой стороны… Пока доберёшься до деревни — уйдёт Прохор… Ищи потом… Нет, надо проследить, куда он путь держит. Федька оставил под кустом удочки, беззвучно касаясь босыми ногами влажной земли, спустился к речке. Тихо и монотонно булькала вода. У берегов дно речки устлано травой, и потому вода казалась зелёной. На середине проглядывал жёлтый песочек.
Неизвестного Федька увидел шагах в двадцати впереди вверх по течению. К его удивлению, тот шёл не по суше, а по воде, держась у самого берега. Вода заливалась ему за голенища, а он не обращал на это внимания. Федька решил продвигаться вперёд под прикрытием зелени. Перебегая от куста к кусту, он старался не потерять незнакомца из виду, благо чёрный пиджак хорошо проглядывался сквозь ветви.
Впереди послышался шум падающей воды, всплески. Это была Старая мельница.
Незнакомец перешёл на правый берег, остановился в кустах около развалин. Федька крадучись поднялся на плотину, присел за кустами так, чтобы не терять из виду избу и развалины мельницы. Внимание его привлекли отпечатки босых ног у самой кромки берега. Они отчётливо выделялись на мягкой илистой почве. Следы были маленькие, скорее всего от детских ног, и, судя по тому, что их ещё не успела заполнить вода, свежие. Интересно, кто здесь побывал? Деревенские ребята обычно обходили мельницу. Но тут Федьке пришлось забыть про следы. Незнакомец трижды прокуковал. Скрипнула дверь, и из избы вышел высокий, сутулый старик в синей, подпоясанной ремнём рубахе. Носатое лицо его обрамляла седая борода.
«Кирилл Спиридоныч!» — мысленно ахнул Федька, хотя именно его и ожидал увидеть.
Старик сложил ладони рупором, прокуковал в ответ. Незнакомец отделился от кустов и вслед за стариком скрылся в избе.
У Федьки голова пошла кругом от нахлынувших мыслей. Что неизвестный из шалаша — Прохор Локотников, это теперь ему ясно. «Вот, дурни, нашли место встречаться. Сами в руки идут, как щурята в мутной воде». Ведь именно здесь «товарищ командир» обычно поджидает Федьку. Поджидает Федьку…
Федька вспомнил, что ушёл вчера, не предупредив Василия Алексеевича. И тот теперь, наверное, не знает, где искать его, что думать о нём. «Ай-ай-ай-яй-яй-яй, — запричитал про себя Федька, — какой же я дурила! Просто самый последний стервец! Товарищ Гуров подумает, что я струсил и спрятался. И зачем он тогда пойдёт на Старую мельницу? Опять же, если бежать в деревню, то Локотников преспокойно может уйти. И здесь сидеть — проку мало: тоже уйдёт. Вот послушать бы, о чём они говорят, вот это да… Может, что важное узнаю».
Федька спустился с плотины, перебрался через речку, под прикрытием развалин подошёл к избе. Несколько метров открытого пространства прополз на животе. Около крыльца встал. Голова работала быстро, как на экзамене, когда задают дополнительные вопросы. Войти? Дверь скрипучая, услышат. К окну подкрасться? Неизвестно к какому. Пока разыщешь, увидеть могут.
Что же делать? Прямо перед ним — рябина. Федька взглянул вверх. Нижние толстые ветви низко нависали над крышей. Кружевные листья шевелил лёгкий ветерок. Если на чердак? Оттуда, должно быть, все слышно через дыру в потолке. Он подпрыгнул, ухватился за нижний сучок, подтянулся. Громко стучало сердце. Было жутко. Но он уже не мог остановиться. Отчаянная, нерассуждающая, чуждая сомнений мальчишеская отвага толкала его вперёд.
В его руках важный государственный преступник. Такое случается раз в жизни и то, может, только у одного из миллиона мальчишек. И он, Федька, сделает всё, чтобы задержать преступника. Пусть знает товарищ Гуров, что не напрасно доверился Федьке. Пусть им гордятся и дед, и отец, и мать, пусть гордится школа. Ему совсем не страшно. Просто бешено колотится сердце, прямо захватывает дух… Это понятно. Он знает, что ему грозит, если те, внизу, схватят его. Но его не схватят. Он парень не промах.
Федька ступил на крышу, осторожно перенёс на ногу всю тяжесть тела. Старое ржавое железо со следами зелёной краски безразлично промолчало. Рядом — чёрная дыра слухового окна. Федька взялся за косяки, ловко скользнул внутрь. Со свету показалось — нырнул в чернила.
Когда глаза привыкли к темноте, различил в двух шагах большое квадратное отверстие. По краям раскиданы битые, обросшие сажей кирпичи. В кровле вырезана прямоугольная дыра. Через неё падал толстый столб солнечных лучей, обозначенный мириадами снующих туда-сюда пылинок. Ударяясь о кирпичи, столб разбивался на множество пёстрых, угловатых осколков. Внизу было тихо. С плотины доносился шум воды. Осторожно, словно вокруг лежали не кирпичи, а сырые яйца, Федька встал на четвереньки, заглянул в отверстие, увидел пол, усеянный щебнем. Уцелевшая стенка печи выходила в чулан, отделённый от комнаты дощатой перегородкой. В чулане было темно. Федька свесил голову в отверстие — на миг и обратно.
У стола сидел Кирилл Спиридонович. Прохор стоял напротив него. Стоило одному из них поднять сейчас голову, и они увидели бы Федьку.
— Ты что же, дядя Кирилл, продать меня хотел? Принёс?
Этот резкий голос — Прохора. Пауза. Старческое покашливание.
— Тут, Проша, вышло так, что…
— Кррутишь, старый хрыч…
Слышно тяжёлое дыхание, словно человек, взобравшись на крутую гору, остановился перевести дух.
Испуганный голос старика:
— Ты что? Сдурел? Получишь, что обещано. Убери свою оружию и дай слово сказать… Извёлся я весь… Почудилось мне, будто за мной следят. Известно: у страха глаза велики… Да ведь и то: бережёного бог бережёт. Схитрил я малость и уж было на место пришёл, чтобы золото взять. Но поимел опаску… Днём-то, может, и не следят, всё-таки я на людях, а ночью чем черт не шутит…
— Почему же ты решил, что за тобой следят?
— Да не почему. Как-то вечером встретил в мелколесье приезжего, бают: из газеты. Живёт у председателя уж с неделю. Может, он и впрямь из газеты, да ведь на лбу у него не написано. Опять же к Емельяновым моряк приехал, будто бывший Серёжкин командир. Гостит у них. А зачем, ежели Серёжки-то нету…
— Так. Значит, золото взять побоялся, а сюда прийти нет? Да, может, ты хвост привёл…
Заскрипели половицы под грузными торопливыми шагами. Чуть-чуть скрипнула дверь. Убедившись, что снаружи никого нет, Прохор вернулся.
— А в избе-то всё проверил?
— Ты, Проша, не опасайся. Сюда и дорогу-то люди забыли.
— Забыли… Дурень старый!.. Ты на чердаке смотрел? Может, там сидит кто, слушает тебя да посмеивается.
— Господь с тобой…
Прохор подошёл к развалинам печки, остановился под самой дырой.
Федька слышал его дыхание. Он лежал неподвижно, прижимаясь к потолочным доскам так, словно хотел врасти в них. Мозг оцепенел. Вспыхнула одна ясная мысль: «Пропал». Наступила такая тишина, будто всё живое вдруг вымерло на земле. Даже шума воды не слышно. Только в ушах — однотонный звон.
Прохор постоял, прислушиваясь, и отошёл. Федьке стало жарко. На груди и на спине рубаха взмокла. Почувствовал такую усталость, словно целый день дрова рубил.
— Уходить мне надо сейчас, — сказал Прохор. — Они и точно могут за тобой следить. Они ждут, что я, может, к тебе заявлюсь. Но пока не знают, что я здесь.
— Куда ж ты теперь?
— Это уж мое дело. Даю тебе час. Чтобы ровно через час триста монет были у меня в кармане.
— В карман, Проша, этакую прорву не уложишь. Как ни говори, без малого два кила золота. И что ты с ним делать будешь?
— Найду. Может, за рубеж подамся, тут мне всё равно несдобровать. У тебя лодка есть?
— Имеется. В надёжном месте спрятана.