Выбрать главу

А враг — вот он. Приближается. На лице его вымученная улыбка, а взгляд холодный, настороженный, изучающий.

Не сумел Михаил Ильич скрыть от него свои чувства. По лицу встречного Прохор понял: тот знает о нём всё. Он выдернул из кармана руку. Синеватой молнией сверкнула воронёная сталь нагана. За мгновение до этого бывший бригадный разведчик угадал его намерение, и ему удалось поймать руку противника. Он стиснул её железными пальцами у запястья и начал выворачивать. Рука не поддавалась. Наган плясал в ней. Прохор старался направить дуло в голову геолога. Лица обоих противников сделались малиновыми от напряжения, набрякли кровью. Бухнул выстрел. Второй. Третий. Гулкое эхо трижды разнеслось по лесу. Прохор понимал: его единственный шанс на спасение — уложить противника пулей. Но пули проходили выше головы геолога. Ещё выстрел, ещё… Каждое нажатие спускового крючка стоило Прохору неимоверных усилий. Рука начала поддаваться. Рывок… Что-то хрустнуло. Прохор закричал от пронзившей тело острой, нечеловеческой боли. Деревья, трава почернели, поплыли. Прохор покачнулся. Михаил Ильич разжал пальцы. Рука бандита, неестественно вывернутая, повисла плетью. Человек не в силах вынести такой боли, обычно он теряет сознание.

Михаил Ильич быстро нагнулся, схватил валявшийся на траве наган, и в ту же секунду сокрушительный удар в лоб кованым сапогом опрокинул его навзничь. Плохо он знал Прохора Локотникова. Силён был Прохор, закалён невзгодами.

Геолог лежал без сознания. Из рассечённого лба сочилась кровь. Лицо серое, безжизненное. Прохор, кривясь от нечеловеческой боли, поднял правой рукой наган, направил противнику в грудь. Он делал это, не руководствуясь четкой мыслью. Он словно подчинялся пружине, раз и навсегда заведённой для выполнения одного действия.

Послышался беспомощный щелчок курка. Патронов больше не было. «Рукояткой?..»

Надо только нагнуться… Прохор тронул сапогом валявшиеся рядом очки геолога. Дужка была сломана: «На что он мне?» — всплыла новая, неожиданная мысль. А где-то в неведомых глубинах души зазвучал издевательский голос: «Что ты, Прохор, кидаешься на людей… На что тратишь себя?.. Кому нужно это?»

Он почувствовал, как дрогнули колени. Захотелось лечь, закрыть глаза и больше ничего не видеть, не слышать. Пусть несут его куда хотят, пусть делают с ним что хотят. Вяло разжались пальцы, наган упал в траву. «Где смысл? В чём смысл?.. Зачем всё?» — покалывал внутренний голос.

— Молчи, молчи, — прохрипел Прохор и, собрав все силы, покачиваясь, как пьяный, побрёл к берегу.

Рюкзак болтался на одном левом плече. Он сбросил его на ходу. Стало легче. «Молчи… молчи… — пытался он заглушить въедливый голос души. — Пружина не сработала — молчи… Это так… это от боли… Думаешь, сломал? Не-ет, врё-ёшь, меня не сломишь. Врёшь, не сломишь, не сломишь, не сломишь…»

Он прибавил шагу, потом побежал, придерживая висевшую безжизненно левую руку.

Михаил Ильич открыл глаза, почувствовал боль в голове. Немного тошнило. Попытался сесть. Это ему удалось. Из-за ближайших кустов вышел человек. Он поминутно оглядывался, словно искал кого-то. Геолог узнал Василия Алексеевича, слабо позвал…

— Ко мне…

Лейтенант подбежал, подхватил Михаила Ильича под мышки, поставил на ноги, спросил:

— Встретили Локотникова?

— Да… Не мешкайте… Побыстрее! Там на берегу осталась Ленка.

— Будьте здесь… Кстати, ваш сынишка цел и невредим.

— Видели?

— Да. А этого гада мы сейчас возьмём.

Василий Алексеевич вынул из кармана небольшой плоский пистолет и побежал к берегу.

Глава 31

ПОДВИГ ИЛИ НЕ ПОДВИГ?

Растерянно взирал Сёмка на то место, где оставил лодку. Вспомнил: забыл привязать, и течение сыграло с ним шутку. Бежать вдогонку по берегу? Мешают кусты. Вплавь? Выбьешься из сил и вовсе упустишь. Хорошо бы осмотреть реку с высоты, например с дубов, что на полянке.

Вскоре Сёмка уже карабкался на средний, самый высокий дуб. Когда он скрылся среди листвы, Пират встал на задние лапы, передними упёрся в ствол и тоскливо, с подвыванием залаял. Пёс решил, что снова брошен один на острове.

Сёмка влез на вершину. Слева, за главным руслом, расстилалась широкая пойма, усеянная серебристыми клинками озёр, кудрявыми рощами. Верно, возле одной из них много лет назад повстречался Варяга с лешим. Впереди похожей на клюв песчаной косою заканчивался остров, и русло круто поворачивало на запад.

Сёмка вскинул бинокль. Река с коричневыми обрывистыми берегами придвинулась к нему. Он увидел плывущую корягу, пенящийся у левого берега водоворот, но голубого брига не было.

Вдруг из-за поворота выпорхнула лодка. Не красавец «Победитель», а дочерна просмоленная, видно, самодельная плоскодонка. В ней стоял старик в синей рубахе. Его длинная седая борода шевелилась на ветру. Веслом он загребал по очереди то с одного, то с другого борта. Движения старика были медлительны, спокойны. Он, конечно, не подозревал, что за ним наблюдают. Плоскодонка приблизилась к острову, нырнула в прибрежную зелень. Прыгая по-обезьяньи с сука на сук, Сёмка спустился на землю. Пират в неописуемом восторге прыгнул ему на грудь. Сёмка обнял его за шею, приник к теплой собачьей морде, шепнул:

— Тихо, Пиратик, тихо…

Мысли, одна фантастичнее другой, заметались в его голове. Что, если старик и есть разбойник Селим? Хотя больше всего он смахивает на кудесника, который изображён в хрестоматии на картинке. Конечно, кудесники бывают только в сказках, но где-то в глубине души Сёмка всё же допускал, что можно встретить кудесника и в жизни. Это было очень заманчиво — так думать. Сёмка живо представил себе встречу с кудесником.

«Товарищ кудесник, любимец богов, здравствуйте! Как дела?» — «Да ничего, колдуем помаленьку». — «А могли бы вы, например, котелок каши с маслом наколдовать?» — «Проще пареной репы! Бом-м! Получай свою кашу!» — «А лодку вернуть?» — «Фи-ю-ють! Вот твоя лодка». — «Здорово! — восхищается Сёмка. — Вот бы вам у нас в школе кружок колдовства организовать». — «Стар я для таких дел». — «Тогда вы меня научите, а я уж организую». — «Это можно. Только ведь колдовство — дело опасное, приходится духами повелевать. Справка от родителей нужна, что не возражают. И вообще насчёт успеваемости…» — «Да я отличник, — врёт напропалую Сёмка. — А справку и вовсе не надо. Моя мать больше всего любит высшую математику. А это всё равно, что колдовство — ничего не понятно». — «Ну, когда так, ладно, — поразмыслив, говорит кудесник. — Повторяй за мной…» И начинает сыпать волшебными словами.

Увлечённый столь блестящей перспективой, Сёмка двинулся к месту, где, по его расчётам, пристала плоскодонка. Пират неотступно следовал по пятам.

Впереди показался просвет. Сёмка осторожно раздвинул кусты и увидел такое, что у него перехватило дыхание.

На противоположном краю поляны, шагах в десяти, рядом с кучей свежевыкопанного песка сидел старик в синей рубахе.

Рядом лежала лопата.

Перед стариком стояла большая прямоугольная коробка, заляпанная песком. Он запускал в коробку руку, вынимал пригоршню горящих на солнце жёлтым пламенем монет и по одной бросал их в холщовый мешочек. Губы его при этом шевелились. Должно быть, он отсчитывал монеты.

«Селим!» — ахнул Сёмка.

Значит, он всё-таки существует!

…Последние дни Кирилла Спиридоновича мучил страх. Он боялся людей, которые обращались к нему, — спроста ли? Боялся незнакомых собак — не розыскная ли, не пущена ли по следу? Он боялся и ненавидел. Он чувствовал себя так, будто его обворовали.

Он отсчитывал монеты и думал, что, пожалуй, уходить из Ликина надо сегодня же. Лишился трёхсот монет, лишится, чего доброго, и всего. Вот спровадит Прохора и уйдёт. Куда-нибудь на юг. Построит домик и заживёт в свое удовольствие…

Он услышал шелест листвы, вскинул глаза. Из кустов выглядывала испуганная мальчишеская физиономия. Кровь загудела у старика в голове. «Выследили…» Он схватил лопату, вскочил не по возрасту стремительно. «Ой!» — взвизгнул мальчишка, и лицо его исчезло. В три прыжка Кирилл Спиридонович пересёк поляну. Главное — не дать уйти. Уйдёт — всё пропало… Навстречу из кустов с рычанием выскочил большой чёрный пес. Старик махнул лопатой. Пёс увернулся, залаял басовито, зло. Он кружил вокруг Кирилла Спиридоновича, норовя ухватить его за штанину, то приступал, то отскакивал, и старику никак не удавалось достать его лопатой. Тогда Кирилл Спиридонович, сильно размахнувшись, метнул лопату, целя собаке в голову.